Михаил Чулаки - Долгие поиски

Мирошников покраснел, вспотел. Он очень не любит, когда его называют иностранными словами.

— Ты, Ярыгин, шути, да не очень! Разговорился. С вами нельзя по-хорошему — сразу фамильярничать.

Раздражение, которое копилось в бригадире с самого начала разговора, теперь прорвалось. Почему нельзя разговориться? Подумаешь, сделал одолжение, по-хорошему поговорил!

— А как с вами разговаривать? Руки по швам и каблуками щелкать?

— Ну, хватит. Вот мой приказ: все работы брось и переходи на рольганговый транспортер. Чтобы завтра к концу смены он был на ходу, понял?

О замке больше речи нет. Егор победил, возгордился и тут же пожалел Костю Волосова: теперь Мирошников будет уламывать его. Да Костю и уломать легче. Егор думал, что Костя благоразумен, что Мирошников способен мелко мстить, но ведь если всего бояться, то и работать невозможно. Егор не любит слишком благоразумных.

— Зачем рольганг гнать? Важнее собрать станки.

— Не твое дело — зачем. Я приказал, и точка!

Егор спросил просто так, чтобы лишний раз подзадорить Мирошникова. Он и сам прекрасно знал — зачем. Все дело в той комиссии, которая упоминалась в разговоре. Мирошникову хотелось показать действующую игрушку: ролики крутятся, детали сами едут от станка к станку — транспортер, он как бы символ автоматической линии. Увидев действующий транспортер, комиссии будет легче прийти к выводу, что сборка линии идет успешно, сроки выдерживаются.

Егор понимал, что не по делу все это, но спорить не стал: в каком порядке собирать — тут Мирошников имеет полное право приказывать.

Бригадир утрясал дела, а бригада разбрелась. Когда он придет, расставит по местам, тогда и за работу. Хотя наряд выписан на много дней вперед, все-таки без бригадира никуда.

Вася Лебедь двинул к девушкам-малярам. Они только что выпорхнули из своей раздевалки.

— Привет, девочки. Наденьке — персонально.

Девушки загалдели:

— Привет балтийцам!

— Ну, Надюха, держись: с персоналкой к тебе!

— Персоналка — не аморалка!

— Вася, купи шоколадку!

Вася в притворном ужасе заткнул уши.

— Ну, оглушили! Говорите по очереди, как на инспекторском смотру. Заявления есть? Жалобы есть?

— Вася, а чего ты холостой? Только смуту среди нас сеешь.

— Потому что весь сгораю на производстве. Не остается сил на личную жизнь.

Девочки прыснули.

— А мы думали, моряков на все хватает.

— Хватает, если имеет место чуткое отношение.

— Васенька, мы ли не чуткие?!

Надя, самая маленькая среди девушек, но и самая решительная, с досадой слушала эту перепалку. Особенно ее обидело шутовское «Наденьке — персонально». Только вчера они гуляли, целовались, конечно, а сегодня он как бы объясняет всем и ей тоже: я с ней просто так. Если ему стыдно считаться ее парнем (Надя думает, что она некрасивая, хотя на самом деле она очень милая, только худенькая), пусть уходит, она его не держит.

— Ему надо чутко кочергой поперек спины, — сказала Надя.

Подошел и Петя Сысоев:

— Приветик, девочки. Всем персонально.

Появление Пети вызвало новый взрыв:

— Как это всем? Ах ты кот!

— Гоните его, девочки, он к Тамарке из мясорубочного ходит.

— Петька, не ты в нашей двери дырку проковырял? Смотри, ослепнешь.

— Да что вы, девочки, разве я интересуюсь?

— Значит, не интересуешься? А мы-то надеялись!.. Не интересуешься, тогда вали к своей Тамарке!

Петя вовсе сконфузился: и так плохо, и так нехорошо.

— Я не в том смысле.

Вася похлопал приятеля по плечу.

— Не робей, матрос, все знают, что ту дырку Ароныч проковырял.

Тут уж засмеялись все. Мало того, что Ароныч казался им глубоким стариком, все знали, что он воплощение добродетелей: не пьет, не курит и непоколебимо верен своей жене, высокой полной женщине, рядом с которой он кажется мальчиком.

Когда немного успокоились, самая старшая, Лена Клечикова, вздохнула:

— Подглядывают, да не те. Вы бы своего тихонького привели, Филипка, уж я бы постаралась, ослепила бы.

— Ленка давно по нем сохнет, — объявила белобрысая конопатая Люська Травникова. — А знаете, мальчики, у меня завтра день рождения. Мне уже двадцать лет завтра будет.

— Простота! — Вася по-приятельски обнял Люську. — Воспитанные женщины возраст скрывают. А ты сразу бух: «двадцать»!

— А чего? — засуетилась Люська. — Ну скрою. Скажу им, будто именины. Скрою, что день рождения.

— Да не день скрывать надо, а возраст! Сколько лет, понимаешь?

— Двадцать.