Марк Салливан - Под алыми небесами

Стараче поставили под телами Муссолини и его любовницы, и он вскинул вперед руку в фашистском приветствии. Шестеро партизан застрелили его.

Кровожадный хор на Пьяццале Лорето исступленно пел, требуя еще. Но расстрел Стараче вызвал в памяти Пино умирающую Анну. Он подумал, что может сойти с ума и присоединиться к толпе.

– Вот какой конец ждет тиранов, – с отвращением сказал майор Кнебель. – Я бы сделал эти слова эпиграфом, если бы писал историю Муссолини: «Вот какой конец ждет тиранов».

– Я пойду, майор, – сказал Пино. – Мне это невыносимо.

– Я с тобой, приятель, – сказал Кнебель.

Они протолкались через толпу, численность которой теперь достигала двадцати, а то и более тысяч человек. Только дойдя до фруктового прилавка, Пино и Кнебель смогли более или менее спокойно идти дальше против движения – народ спешил на Пьяццале Лорето, чтобы отдать свою дань презрения.

– Майор, – сказал Пино, – мне нужно поговорить с вами…

– Знаешь, парень, я хотел поговорить с тобой с того самого момента, когда ты появился сегодня утром, – сказал Кнебель, когда они пересекли улицу.

Дверь в магазин «Фрукты-овощи» Белтрамини была открыта, на пороге стоял Карлетто, зеленый с похмелья. Он слабо улыбнулся Пино и американцу.

– Еще одна бездумная ночь, майор, – сказал Карлетто.

– Безумная, – со смехом поправил его майор. – Но так даже лучше. Тут вы теперь у меня оба, голубчики.

– В каком смысле? – спросил Пино.

– Хотите помочь Америке, ребята? – спросил майор. – Сделать для нас кое-что? Кое-что крутое? Опасное?

– Например? – спросил Карлетто.

– Прямо сейчас я не могу вам сказать, – ответил Кнебель. – Но это очень важно, и если вы согласитесь, у вас появится много друзей в Штатах. Никогда не хотели побывать в Штатах?

– Я всегда хотел, – ответил Пино.

– Вот тебе и пожалуйста, – сказал майор.

– А насколько это опасно? – спросил Карлетто.

– Врать не буду. Могут и убить.

Карлетто подумал и сказал:

– Запишите меня.

Пино, чувствуя, как его сердце колотится, словно бешеное, сказал:

– И меня.

– Отлично, – сказал Кнебель. – Можете достать машину?

– У моего дядюшки есть, – сказал Пино, – но она стоит на подставках, и покрышки долго не протянут.

– Покрышки дядя Сэм возьмет на себя, – сказал майор. – Дай мне ключи и адрес, где стоит машина, и я позабочусь, чтобы она, готовенькая, ждала вас у отеля «Диана» в три часа ночи послезавтра. Первого мая. Договорились?

– И когда мы узнаем, что надо делать?

– В три часа послеза…

Кнебель замолчал на полуслове. Все трое услышали танки. Рев дизелей. Клацание гусениц. Когда танки выехали на Пьяццале Лорето, Пино показалось, что он видит боевых слонов.

– Это «шерманы», ребятки! – прокричал майор Кнебель, выбрасывая над головой кулак. – Кавалерия Пятой армии. Что касается этой войны, то толстая дама продолжает петь.

Вторник,

1 мая, 1945 года

Приближаясь к отелю «Диана» в 2:55, Пино и Карлетто почти ничуть не протрезвели по сравнению с тем, какими они были всего несколькими часами ранее, перед тем как уснуть. Только теперь желудки у них были готовы вывернуться наизнанку, а головы раскалывались. Правда, повод для радости у них был: Адольф Гитлер покинул сей мир. Немецкий фюрер застрелился в своем берлинском бункере, совершил самоубийство вместе с любовницей на следующий день после того, как Муссолини и Петаччи повесили на Пьяццале Лорето.

Пино и Карлетто узнали эту новость днем ранее и нашли бутылку виски синьора Белтрамини. Они обосновались в магазине «Фрукты-овощи», праздновали смерть Гитлера и рассказывали друг другу свои военные истории.

– Ты и вправду так любил Анну, что хотел на ней жениться? – спросил в какой-то момент Карлетто.

– Да, – ответил Пино, пытаясь сдержать эмоции, которые захлестывали его каждый раз, когда он думал об Анне.

– Когда-нибудь ты встретишь другую девушку, – сказал Карлетто.

– Таких, как она, больше нет, – сказал Пино, и его глаза повлажнели. – Она была не такая, как все, Карлетто. Она была… Не знаю, единственная в своем роде.

– Как мои мама и папа.

– Особенные люди, – сказал Пино, кивая. – Хорошие. Лучшие.

Они выпили еще, вспоминали самые смешные шутки синьора Белтрамини, смеялись. Они говорили о ночи на холме в первое лето бомбардировок, когда их отцы так безупречно исполнили арию Калафа. Слишком многие воспоминания вызывали у них слезы. К одиннадцати они прикончили бутылку, допившись до беспамятства, до бреда. Времени на сон они себе почти не оставили, и будильник разбудил их всего через три с половиной часа.