Горан Петрович - Сеансы одновременного чтения

Девушка захлопнула словарь, сунула его в карман платья, взяла поднос и направилась туда, откуда пришла. Юноша вскочил, чтобы помочь ей, открыл дверь, она поблагодарила его печальной улыбкой и по узкому коридору удалилась в глубины загадочного дома.

Вернувшись за стол, Адам застал на нем тарелку с супом и принялся за еду, не понимая, что греет его больше — горячее содержимое ложки или чувство блаженства, разлившееся по жилам после улыбки девушки.

— Деточка, подуй, не то обожжешься! — рокотала, как гром, старая Златана. — Подуй! А скорехонько и остальное поспеет!

Безразличие. Какая-то особенная сытость нагоняла на него дремоту. В мансарде совсем стемнело. Сосед сколачивал рамки. Но Адаму Лозаничу ничего не мешало. Отложив карандаш и раскрытую книгу, лежавшую у него на груди, не раздеваясь, он натянул на себя одеяло и начал тонуть в сон. Снилось ему, что он заснул в том самом саду и чувствует на щеке чье-то дыхание. Снилось, что, проснувшись и приподнявшись, он встретился лицом к лицу с дивным белым единорогом. Снилось, что это мифическое существо прислонилось головой к его плечу. А потом ему приснилось — о ужас! — что он проснулся и утратил способность видеть сны.

Под мелкий дождь постного дня, в среду осенью 1906 года Анастас Браница, в то время еще мальчик двенадцати лет, болтая ногами и тихо насвистывая детскую песенку-марш, сидел за письменным столом своего отчима и читал книгу. Это было официальным началом того, что позже могло бы называться историей его жизни.

Рабочее кресло с подлокотниками, письменный стол орехового дерева, на столе очки в тонкой металлической оправе, солидные ручки со стальными перьями, хрустальная чернильница, закругленное пресс-папье, нож из слоновой кости для разрезания бумаги, лампа под зеленым стеклянным абажуром, вчетверо сложенные «Белградские новости», «Новое движение», «Ежедневная газета» и «Торговый вестник», еще не раскрытые «Политика» и, вероятно, «Печать», правда, отложенная в сторону так, что названия не было видно, равно как и весь двухэтажный дом на Большом Врачаре, позже названном Звездара, вместе с безукоризненным порядком принадлежали адвокату Славолюбу Т. Величковичу, отчиму мальчика. Мать находилась в комнате, которую все называли ее комнатой, возможно оттого, что там в шкафах и комодах она хранила некоторые воспоминания о предыдущем браке. Энергичная служанка Златана, взятая на службу в прошлом году, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, готовила заливную стерлядь, стараясь как можно полнее продемонстрировать хозяину свои кулинарные таланты. А у него, Слав. Величковича, был в городе важный судебный процесс — с недавнего времени он представлял в Королевстве Сербия интересы женевского банка «Мирабо», получив впридачу к этим полномочиям и все остальное, что они подразумевают, то есть высокие гонорары, авторитет и зависть соседей и знакомых. Несомненно, если бы поблизости находился хоть кто-нибудь, молодой Браница ни за что бы не отважился воспользоваться обитым полосатой парчой креслом отчима. Да что говорить, он не решился бы даже близко подойти к письменному столу, хотя прекрасно знал, где что на нем лежит. И уж тем более не хватило бы у мальчика отваги усесться за него в своих коротких штанишках на помочах и съехавших вниз гольфах, да еще к тому же, увлекшись чтением, посвистывать и болтать не достающими до пола ногами.

Тем не менее это произошло. Возможно, Анастас Браница, тогда еще ребенок, ученик первого класса Второй мужской гимназии, открыл бы В себе необычный дар и в каких-то других, менее болезненных обстоятельствах. С другой стороны, может быть, подобно большинству людей, он так никогда и не осознал бы те особые способности, которыми обладал. И тогда, может, не соединились бы цепочкой все те события, которые годами потянулись от этого самого дня. Однако все началось, и началось именно так, под мелкий дождь того постного дня, в среду, на Большом Врачаре, который позже, после постройки Обсерватории, был переименован в Звездару.