Владимир Митыпов - Долина бессмертников

— Но я еще не решил! — воскликнул Тумань. Сотэ, ничего больше не сказав, вышел из юрты.

В это время тот, из-за кого главе державы Хунну пришлось сегодня вести столь неприятный разговор и с послами, и с государственным судьей, сидел в юрте у князя Бальгура, предводителя небольшого рода Солин, и играл с ним в кости. Они были давние приятели. Приезжая в ставку, старый Бальгур каждый раз привозил целый мешочек превосходно отполированных, крашенных красной охрой игральных костей и, притворно сокрушаясь, проигрывал их юному сыну шаньюя.

Шестнадцатилетний Модэ, восточный чжуки, наследник, играл азартно. Его худое, еще мальчишеское лицо раскраснелось, густые черные волосы лезли на глаза, и он их досадливо откидывал каждый раз, прежде чем метнуть кости. Сегодня ему везло — все время выпадало много „коней“ и „коров“.

— Э, да ты совсем разбогател! — посмеиваясь, воскликнул Бальгур. — Смотри, целый табун отменных рысаков! Вот когда ты станешь шаньюем…

— Я никогда не стану шаньюем! — Модэ упрямо и резко вскинул голову. — Что в этом хорошего? Водить в поход войска? Но войны хороши только в легендах — богатыри, поединки… А у нас одни погони — и днем, и ночью. То ты гонишься, то за тобой гонятся… Кругом пыль, солнце печет, а на тебе панцирь из бычьей кожи с медными накладками. В прошлый раз я чуть не изжарился.

— Конечно, жизнь воина тяжела, — заметил Бальгур, внимательно глядя в неулыбчивые и не по годам сумрачные глаза юного наследника.

— А Совет князей? — Модэ поморщился. — Пока наговорятся все двадцать четыре человека, и каждого надо выслушать… Скука! И говорят-то об одном и том же — то юэчжи, то дунху, то пастбища не поделили… Правда, в этом году все о Мэнь Тяне толкуют, да так ничего и не могут решить. Нет, я не хочу быть шаньюем. Я лучше стану знаменитым беркутчи, воспитателем ловчих беркутов. Знаете что, дядюшка Бальгур, я их научу брать волков.

— Волков ловчие беркуты не берут, — сказал Бальгур.

— У меня они будут брать! — уверенно заявил Модэ. — Когда я был еще маленький и жил в юрте матери, мне подарили ягненка. — Модэ на минуту замолк. — Весь черный ягненок, а голова — белая. Он бегал за мной, как собачонка, и даже спать ко мне забирался. Потом его волк утащил… прямо днем, от самой юрты. Мы с матерью гнались за ним верхом через всю долину, да разве волка догонишь… А потом она умерла, — вздохнув, закончил Модэ.

— Кто умер? — не сразу понял старый Бальгур.

— Моя мать, — спокойно объяснил Модэ.

— А, да-да, — кивнул Бальгур, вспоминая ходившие в свое время по кочевьям слухи, что мать Модэ, старшую жену шаньюя, отравили.

— Нет, я не буду шаньюем, — решительно повторил наследник Туманя. — Пусть мой братишка Увэй становится шаньюем. Мидаг только об этом и мечтает.

— Как знать, как знать…

Бальгур, поглаживая большим пальцем редкие седые усы, глядел на Модэ задумчиво и испытующе, потом не торопясь заговорил:

— Видишь ли, чжуки, человек не выбирает себе судьбу. На то есть воля неба. Ты думаешь, мне хотелось стать князем? Нет, Модэ, не хотелось. — Старик засмеялся, и его выцветшие глаза как бы подернулись дымкой. — В детстве я очень любил слушать бродячих сказителей и сам собирался стать сказителем, ходить из конца в конец нашей земли и на веселых пирах рассказывать о делах древних богатырей… Но небо знает, кому быть князем, а кому — сказителем…

У входа послышался шум, ворчливая ругань, потом откинулся полог, и в юрту ввалился невысокий толстяк с красным возбужденным лицом и бегающими глазками навыкате. Это был Бабжа, князь рода Гуси.

— Привет тебе, Бальгур! — просипел он, отдуваясь. — А, молодой чжуки здесь, оказывается! Иди скорей, Модэ, тебя везде ищут, зовут к отцу.

— Не пойду! — насупился Модэ. — Они меня хотят отдать бритоголовым.

— Ну, что ты говоришь! — засмеялся Бальгур. — Как может шаньюй отдать юэчжам своего сына! Иди, Модэ, иди, — наверно, что-нибудь важное, ведь ты не нукер какой-нибудь, а восточный чжуки.

Модэ собрал в кожаный мешочек выигранные кости, нехотя простился и вышел.

— А ведь он сказал правду, они его действительно отдают юэчжам! — Бабжа пугливо покосился на опустившийся за Модэ входной полог и торопливо зашептал: — Война им сейчас ни к чему… В беде люди сплачиваются, а им рознь нужна, рознь… каждый чтоб сам по себе, а род Сюйбу меж ними сильнейший… Сотэ у власти, государственный судья… Мидаг — яньчжи… Модэ, считай, уже убрали… Теперь сын Туманя от Мидаг займет место восточного чжуки, наследника, а потом его посадят шаньюем… И народ уводят за Великую степь для того же — на новые места роды придут ослабленные… им будет все равно, кто сядет шаньюем…