Луис Сепульведа - Старик, который читал любовные романы

Нушиньо по вине Антонио Хосе Боливара остался не отомщенным. Душе его друга было суждено долго метаться в темном лесу, словно ослепшему и обезумевшему попугаю, натыкаться на деревья и души других усопших, которые, потревоженные, будут обрушивать на нее свой гнев и проклятия. Душа Нушиньо будет долго беспокоить сон отдыхающих удавов, превращая их из безобидных, почти неподвижных созданий в озлобленных, жаждущих отомстить людям тварей. Его душа будет неожиданным вскриком пугать уже выслеженных и, казалось бы, обреченных животных, оставляя самых искусных охотников племени без добычи. Много бед принесет народу шуар неуспокоенная душа неправильно ушедшего из жизни соплеменника.

Антонио Хосе Боливар Проаньо опозорил себя как воин и обрек таким образом на вечные страдания душу своего единственного друга.

Не переставая лить слезы, индейцы отдали ему лучшее каноэ. Продолжая плакать, они обняли его, дали в дорогу еды и все так же со слезами на глазах сказали, что с этого дня не считают его как бы одним из них. Он мог по-прежнему жить и охотиться на землях племени шуар, мог даже приходить к их стойбищам, но права оставаться с ними у него больше не было.

Все так же обливаясь слезами, шуар оттолкнули каноэ от берега и тотчас же стерли с прибрежного песка следы того, кто был как бы одним из них.

Путь по реке до Эль-Идилио занял у него пять дней. За то время, что он не был в поселке, тот сильно изменился. Два десятка домов выстроились в ряд вдоль реки, образуя своего рода улицу. Главным на этой улице-набережной был дом, превосходивший остальные по размеру, над входом в который была прибита выкрашенная желтой краской доска с надписью «Администрация».

Появилась в поселке и дощатая пристань, которую Антонио Хосе Боливар обогнул на своем каноэ и проплыл чуть дальше вниз по течению. Выбрав место почти наугад, он направил каноэ к берегу и, поднявшись по склону холма на безопасное расстояние от воды, стал расчищать участок под дом.

Поначалу жители поселка сторонились его. Для них он был дикарем, пришедшим из джунглей, но, в отличие от индейцев, вооруженным ружьем – «ремингтоном» четырнадцатого калибра. Это было оружие, которое досталось ему в качестве трофея от того единственного убитого им за всю жизнь человека, с которым он расправился так неправильно и неудачно. Впрочем, весьма скоро односельчане поняли, какую пользу можно извлечь из такого соседства.

И поселенцы, и не признававшие никаких правил и законов золотоискатели совершали в джунглях дорого обходившиеся им ошибки. Делали они это не задумываясь, скорее по привычке относиться к дикой природе как к тому, чем цивилизованному человеку надлежит повелевать. Сельва таких ошибок не прощала. В результате она мстила своим обидчикам, то обрушивая на них полчища насекомых, то превращая обычно безобидных зверей в опаснейших кровожадных тварей.

Так, например, отчаянно стремясь отвоевать у леса хотя бы несколько квадратных метров земли для посевов, поселенцы могли обойти какой-нибудь особо трудный для раскорчевывания участок, на котором мирно спал, переваривая добычу, гигантский удав. Проснувшись и проголодавшись, змея стремилась снова вернуться в бескрайнюю чашу, а попутно, пробираясь через расчищенное поле, обнаруживала легкую добычу – беспечного осла или мула, который, в отличие от коренных обитателей сельвы, не привык ждать нападения в любую минуту. Другой распространенной ошибкой поселенцев была охота на мелких кабанов, в изобилии водившихся в этих местах, в их брачный период. В эту пору некрупные и обычно абсолютно безобидные животные, если их потревожить, превращаются в свирепых чудовищ.

Помимо местных жителей, постепенно привыкавших все же не воевать, а сосуществовать с сельвой, в Эль-Идилио стали время от времени появляться приезжавшие с нефтяных разработок гринго. Они прибывали на берега Нангаритцы шумными компаниями с таким количеством оружия, что хватило бы на целый армейский батальон. В джунгли эти люди уходили с твердым намерением стрелять по всему, что движется. Особым «почетом» пользовались у них несчастные ягуары. Гринго истребляли этих представителей семейства кошачьих, не щадя ни беременных самок, ни котят. По окончании охоты, прежде чем уехать, они с довольными улыбками фотографировались на фоне экзотического пейзажа с десятками продырявленных пятнистых шкур.

Гринго уезжали, а шкуры оставались гнить на берегу до тех пор, пока кто-нибудь, не выдержав распространяемой ими вони, не сбрасывал их, как какой-то мусор, в реку. Остававшиеся в живых ягуары старались расквитаться с людьми, потроша домашнюю скотину в таких количествах, что поселенцам становилось ясно: делается это вовсе не от голода.