Дмитрий Вересов - Тихий Дон Кихот

– Вот и перехвалил я вас, Владислав.

– Я второй раз в Штатах, – заговорил опять Перейкин. – В прошлый раз я там был еще школьным учителем по обмену. Тогда они удивлялись: как этот русский может быть таким свободным, раскованным в общении с десятью долларами в месяц? А теперь у них то же недоумение на физиономиях: откуда такая свобода при таких деньгах?… Меня зовут Влад…

Аня ожидала, что Перейкин сейчас начнет ругать Америку, но тот стал с неожиданным удовольствием рассказывать, как мечталось ему когда-то подплыть к Нью-Йорку с Атлантического океана, обязательно ночью, медленно приблизиться к огромному, сверкающему огнями городу, разрезая отраженные огни носом лодки, слушая хлюпанье разноцветной воды. В этот раз мечта его осуществилась, ну почти осуществилась. С каким-то Джоном они плыли на катере и любовались на огни, пока у Джона не нашлись в кубрике гитара и виски. Полицейский катер приплыл на хриплые звуки блюза, исполняемого по-русски:

На Рождество Перейкин пошел на каток, чтобы потолкаться, пообнимать американских девчонок. Но шел такой сильный дождь, что на открытом катке никого не было. Мокрыми тряпками свисали флаги, гирлянды лампочек на голых деревьях потрескивали и грозились перегореть. Американцы уныло выглядывали из окон прилегающих к катку кафешек, когда какой-то русский в красном «петухе» с кисточкой и широченных шароварах почему-то с шашечками такси вышел на лед, затопленный дождевой водой. Слушая Перейкина, Аня скоро и сама поверила, что кататься по льду, поднимая тучи брызг, было здорово. Американцы тоже оказались доверчивым народом и даже мокрые с головы до ног веселились и получали удовольствие, рискуя подхватить рождественскую инфлюэнцу.

«Ну, не дурак ли?» – подумала Аня, слушая рассказ Перейкина. Подумала и тут же посмотрела на Корнилова почти испуганно. Невольно вырвавшийся «дурак» был ее личной приметой. Этого еще ей не хватало!

От рассказа об американском дожде, прихваченного реальным российским морозцем, всем сразу стало холодно. Акулина уже махала им тряпкой в приоткрытую дверь кухни и черпала морозный воздух половником. Ане вдруг очень захотелось водки и горячего супа. Она чуть не ляпнула известную присказку «что-то стало холодать…», но вовремя спохватилась. Отец Макарий словно прочитал Анины мысли – подмигнул ей, потирая руки, как заправский пьяница.

На узкой дорожке, ведущей к трапезной, Перейкин вырвался вперед, время от времени оборачиваясь и рассказывая что-то Корнилову. Аня шла рядом с неторопливым игуменом. Отец Макарий говорил о спонсоре:

– Поначалу он показался мне пустым и легкомысленным человеком, – говорил игумен. – Этакий весельчак, пустопляс. Подумал тогда, каюсь: дал бы денег на ремонт храма, и Бог-то с ним. А узнал его поближе, понял его характер и полюбил всей душой.

– И что же он такое, этот Перейкин? – спросила Аня.

– Встречалась такая душа уже в русской истории, – загадочно ответил игумен, – и не раз. Узнаваема она в русском народе, да и в литературе нашей. Не припоминаете? Все ему одинаково хорошо. Хорошо согрешить, хорошо и покаяться. Все принимает, всему миру распахнут.

– Что же тут хорошего? – удивилась Аня. – Какая-то душевная неразборчивость. Чем она от черствости отличается? Человек упадет, а он обрадуется.

– Нет, Аннушка, он не обрадуется. Он поможет, поднимет, а если перелом, денег на лечение даст. Душа его этот мир принимает таким, какой он есть. Жизни радуется, каждому новому дню, утреннику. Дорогая машина ему в радость, а не было бы ее, он бы пешком пришел и был бы доволен…

Аня попыталась вспомнить – кто же в русской литературе прыгал по жизни таким живчиком. Но никто кроме Хлестакова ей в голову не пришел. А если в мировой литературе? Фигаро, севильский цирюльник? Или цирюльник из Ламанча?

К золотой медовухе Акулина подала на стол постный борщ прямо в чугунке, овощное рагу и, как всегда, огромное блюдо свежей выпечки.

– В обыкновенной кастрюле все кипит и вылетает вверх, не задерживаясь, – сказал Перейкин, – а в русском чугунке ходит по кругу. Потому и вкус совсем другой, особый… Жаль, отец Макарий сегодня медовухи сторонится, но не будем его искушать…

Пили одни гости. Над столом повис крепкий медовый запах откупоренного лета. Луговое разнотравье, ягодный настой, солнечный припек разом вырвались из бутыли, как сказочный джинн. От крепкой медовухи, а может, от перелета из зимы в лето, у Ани закружилась голова. Помимо воли, лицо ее стало расползаться в глуповатой улыбке, а скоро Аня почувствовала, что и вовсе превратилась в одну блаженную улыбку, повисшую над трапезным столом. В ленивую, расслабленную голову лезли одни назывные предложения: Улыбка. Чеширский кот. Алиса в Стране чудес. В переводе Набокова Аня. Аня в Стране чудес…