Юрий Рытхэу - Чукотский анекдот

Тундра ярко желтела, но часто попадались ярко-зеленые пятна и седые прогалины оленьего мха — ватап.

Яранги Тутая стояли на пригорке, на том месте, где они ставились испокон веков. Еще при заходе на посадку Пэлят почувствовал что-то неладное. И понял — на третьем, самом высоком холме водораздела, где раньше располагалось Святилище, зияла пустота. Еще недавно тысячи побелевших от времени оленьих рогов были заметны издали, а тем более с высоты полета. Сегодня здесь было непривычно и пугающе пусто, и от этого пейзаж сразу же стал чужим и холодным.

Когда остановились винты, к вертолету потянулись обитатели стойбища. Большинство из них нетвердо держались на ногах. Тутай, в зеленой камуфляжной куртке и оленьем летнем малахайчике с вырезом на макушке и в ярко-красных японских резиновых сапогах, выглядел неестественно возбужденным.

— Амын еттык! — радушно воскликнул он и кинулся обнимать гостей, обдавая тяжким духом какого-то кислого варева. Позади него улыбались домочадцы и непричесанная и неумытая жена.

— Что у вас тут за праздник? — строго спросил Пэлят.

— Отдыхаем! — криво улыбнулся Тутай. — От пережитков прошлого отдыхаем!

— От каких пережитков? — удивился Пэлят.

— Наконец-то мы избавились от Святилища, — махнул рукой Тутай. — Помнишь, вон там, на холме целая пирамида оленьих рогов торчала? Худо влияла на наше марксистское мировоззрение. А убрать — руки не доходили. Нашлись добрые люди. Не только убрали пережиток прошлого, но и деньги заплатили.

Недалеко от яранги на длинной привязи паслись ездовые олени. На срезанных под корень рогах темнела запекшаяся кровь.

— А этих зачем изуродовали?

Тутай продолжал улыбаться.

— Те люди, что Святилище убрали, купили и эти рога. Да во всем нашем стаде почти не осталось рогатых. Спилили подчистую. А что? Олени-то теперь все личные, не совхозные. Стадо поделили между всеми. Талигур сказал: теперь вы частные владельцы! Что хотите, то и делайте со своим личным имуществом! Ну, кто пропил оленей, кто так продал за деньги… Тут много прилетало покупателей. Но больше всего за рогами. Порой так и оставляли на земле мертвые туши, спиливали только рога.

Недалеко от яранги, распространяя зловоние, высилась куча заржавевших, вздувшихся консервных банок. Все они были без этикеток.

— Мы их теперь не едим. Животом можно заболеть, а то и вовсе сдохнуть.

Еще недавно зафрахтованный дирекцией совхоза вертолет регулярно снабжал продуктами оленеводческие стойбища. Ящики с консервированными продуктами, мясными и овощными, со сгущенным молоком, чаем, разными вареньями и джемами, трехлитровые банки с соком аккуратно складывались в определенном месте. Все это входило в стоимость произведенного оленьего мяса и другой продукции хозяйства. В тундре не знали, что такое недостаток продуктов. И вообще была такая политика: все лучшее — оленеводам. В Въэне даже был открыт специальный магазин «Оленевод», где отоваривались только приезжие из тундры, да редкие почетные гости округа. В условиях тотального дефицита поход в магазин «Оленевод» считался большой удачей. Там можно было приобрести японский магнитофон, прочные резиновые сапоги, некоторые дефицитные продукты и даже американские сигареты.

Все это кончилось в одночасье, когда совхозы лишились государственного финансирования. Повальный голод пока миновал тундровых жителей, благодаря тому, что кое-где еще оставались олени. Но уже в приморские селения потянулись те, кто оленей продал и съел. Попытки организовать так называемые фермерские хозяйства закончились полным провалом.

Пэлят смотрел на жалкого, полупьяного Тутая, покрикивающего на неопрятную жену и сопливых ребятишек, и жалость сжимала его сердце: что будет дальше? Что будет с этим человеком, который еще недавно олицетворял собой настоящего хозяина тундры и свысока посматривал на приезжих, отягощенных несущественными, на его взгляд, заботами городских жителей и государственных служащих. Тутай сам хоть и числился старшим пастухом совхоза, но был свободным человеком и настоящим хозяином большого оленьего стада, унаследованного от предков. В советское время в подпитии он хвастался, что, хотя формально олени и принадлежат совхозу, однако настоящим владельцем является он, Тутай.

Пэлят понимал, что без этого чувства настоящей собственности вести оленное хозяйство трудно. Но почему случилось так, что когда люди и впрямь стали собственниками оленей, они так быстро расстались с ними, распродали, пропили их? Он спросил об этом Тутая за обедом.