Джулиан Барнс - Любовь и так далее

— Как остроумно.

Потом изучил этикетку сзади.

— Содержит сульфиты, — зачитал он. — Ай-ай-ай, Стюарт, а как же твои экологически чистые продукты?

Сложный вопрос. Я уже собирался ответить, что хотя я теоретически ратую за органические вина, на практике все сложнее — на самом деле, я уже открыл рот и начал говорить, — но тут из кухни вышла Джилиан. То есть, это даже не кухня, а скорее, альков или большая ниша. Она вытирала руки о кухонное полотенце. Оливер тут же принялся скакать, и прыгать, и нести всякую чепуху типа:

— Джилиан, это Стюарт. Стюарт, позволь, я тебе представлю… — и так далее, и тому подобное, но я не обращал на него внимания, и мне кажется, Джилиан — тоже. Она выглядела… она выглядела как настоящая зрелая женщина, если вы понимаете, что я имею в виду. Я не имею в виду, что она стала взрослее — хотя, и взрослее тоже, — и я не имею в виду, что она стала старше — хотя и это тоже. Нет, она выглядела как настоящая зрелая женщина. Я мог бы попробовать описать ее, определить, в чем она изменилась, но никакое, пусть даже самое подробное описание все равно не будет верным, потому что я смотрел на нее не так, как смотрят, когда составляют опись. Я просто смотрел на нее и впитывал ее в себя, я смотрел на нее в общем, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Ты похудел, — сказала она, и это было очень мило с ее стороны, потому что при первой встрече большинство старых знакомых говорит: «Ты весь седой», — такой вот у них зачин, чтобы возобновить прежние дружеские отношения.

— А ты нет, — ответил я как-то очень невнятно, но ничего другого мне в голову не пришло.

— Да, ты — да, а ты — нет. Да, ты — да, а ты — нет, — дурачился Оливер.

Джилиан приготовила восхитительную вегетарианскую лазанью. Оливер открыл мое вино, объявил его «вполне съедобным» и отпустил несколько одобрительно-снисходительных замечаний о заметном качественном улучшении вин Нового Света, как будто я был заезжим американцем или его деловым партнером. Партнером по бизнесу, как говорят в Америке. Хотя есть у меня подозрение, что бизнес и Оливер — две вещи несовместимые.

Мы говорили о всяком разном, не касаясь опасных тем.

— Ты надолго приехал? — спросила она под конец вечера. При этом она смотрела не на меня, а куда-то в сторону.

— Ну, скорее всего, надолго.

— Насколько — надолго? — На этот раз она улыбнулась, но смотрела по-прежнему в сторону.

— Пока не надоест, — сказал Оливер.

— Нет, — сказал я. — Вы не поняли. Я вернулся.

Похоже, для них это было неожиданностью — для обоих. Я принялся объяснять, но тут дверь приоткрылась и на меня уставилась любопытная детская мордашка. Девочка очень внимательно изучила меня и спросила:

— А где ваш кот?

ДЖИЛИАН: Я думала, что возникнет неловкость. Я думала, что Стюарт смутится — раньше его было очень легко смутить. Я думала, что не смогу посмотреть ему в глаза. Но я понимала, что должна посмотреть ему в глаза. Я подумала: идиотская мысль, безумная — зачем Оливер его пригласил? И почему Оливер предупредил меня только за три часа?

Но никакой неловкости не возникло. Единственный человек, за которого было неловко, — так это Оливер, который из кожи вон лез, чтобы все себя чувствовали легко и непринужденно. В чем совершенно не было необходимости. Стюарт заметно повзрослел. Возмужал, я бы даже сказала. Он похудел, седина ему очень идет, но самое главное — он стал более общительным, уже не таким зажатым, как раньше. Что при данных обстоятельствах было удивительно. Или, может быть, нет. В конце концов, он повидал мир, устроил свою жизнь, заработал приличные деньги, а мы остались такими же, какими были, — разве что у нас появились дети, и прибавилось проблем. Он вполне мог позволить себе вести себя с нами покровительственно и даже снисходительно, но он ничего такого себе не позволил. Мне показалось, что Оливер слегка его раздражал; нет, даже не так — скорее, он наблюдал за Оливером, как за актером в кабаре, и ждал, когда представление закончится, чтобы перейти к делам серьезным. Мне бы, наверное, следовало обидеться за Оливера, но почему-то я не обиделась.

Зато Оливер обиделся. Когда я повторила (причем, в этом не было необходимости, потому что это было первое, что я ему сказала), что Стюарт похудел, Оливер сказал:

— А ты знаешь, что у свиней бывает анорексия? — А когда я на него укоризненно посмотрела, добавил: — Это мне Стю рассказал, — как будто это последнее замечание могло сгладить неловкость.

Но Стюарт воспринял это нормально — как вполне естественную смену темы. Да, сказал он, все правильно. У свиней бывают симптомы анорексии. Особенно у самок. Они становятся гиперактивными, отказываются от еды и теряют вес. Я спросила: а почему? И Стюарт сказал, что причины пока неизвестны, но это может быть следствием интенсивного разведения. Мы предпочитаем постную свинину, но худые свиньи более подвержены стрессу. Существует теория, что стресс активирует некий редкий латентный ген, и из-за этого животные и начинают вести себя подобным образом. Ужасно, правда?