Александр Дорофеев - Московское наречие

Еле отобрав позолоченный ершик, они проводили Тетю с леди Ди.

«Сходим сейчас в ресторан, – предложил Туз. – Здесь в отеле уютный». И сунулся за чипсами, но все его банки были пусты. «Как в воскресный день!» – вспомнил Колю-ножа. Странно, но сильного потрясения не испытал. Напротив, отлегло от сердца и полегчало на душе, будто только что исповедовался.

«Почерк Дочурки! – развеселилась Аргентина. – Вот отчего живот раздуло! Ну, половину у нее заберу. Так будет справедливо. Она тоже старалась – нашла и потихоньку сперла. Труда не меньше, чем махать револьвером в банке». Подобрав с пола листок, выпавший из записной книжки Туза, замерла: «Мой номер? А это рука братца Аспи! Аспезио Трефо. Ты с ним знаком!?»

Глядя в окно, выслушала рассказ о встрече в Барселоне, и, не поворачиваясь, сказала: «Этот каброн давным-давно бросил меня одну, сбежав в Европу. Не хочу иметь с ним дел, а к тебе есть серьезное предложение. Едем в Тбилиси! Там обещаю любовь, верность и возрождение»…Так, не очень точно, Туз перевел для себя слово «реституция». Он несколько удивился, куда нынче ведут все дороги, и не понимал, чего именно возрождать, но согласился запросто: «Почему бы и нет. Повидаюсь с губернатором доном Пепе».

«Ах, как хорошо, что ты знаком с губернатором! Меж нами не должно быть тайн! – возбудилась Аргентина не менее, чем от слова „гратис“. – Это негосио на много миллионов! Без брата я не справлюсь, а ты сойдешь за него. – И призналась, кстати, что по правде зовут ее Пера. – Только не рычи! С двумя “р” выходит “сука”, а с одним – “теплое местечко” или “груша”»…

Все было ей к лицу. Пока Туз спал, аргентинская Груша съездила в ресторан, забрала справедливую часть денег у Дочки и вернулась в отель на маленьком автомобиле, напоминавшем зеленый, но спелый дюшес.

«Теперь в аэропорт?» – спросил Туз.

«Зачем? – удивилась Груша. – Доберемся дня за три на моей машине».

Туз ничего не смыслил в авто и не стал перечить – мало ли какие у этого возможности. В тот же день они выехали из Мехико, румбом на восток.

К вечеру, миновав Пуэблу и Кордобу, остановились на берегу Мексиканского залива в Веракрусе, основанном пятьсот лет назад конкистадорами, прибывшими, как известно, на каравеллах из Старого Света. Судя по всему, чтобы попасть обратно, надо плыть или же взлетать. Других путей в Тбилиси с Американского континента Туз не знал. Однако они устремились вдоль берега, намереваясь, видимо, как-то обогнуть океан.

Далековато, конечно, да с Грушей – все рядом. Туз настолько устранился, что верил – доберутся и посуху. Вообще неважно разбирался в окружающей обстановке, а теперь вовсе не понимал, где находится. «Странно, – думал он. – В основе самой ориентации лежит восток, но все давно глядят на запад. Может, слово устарело или же мир еще к нему не подтянулся»…

Так или иначе, а с «ориенте» в этом мире у него стало совсем плохо. Не глядел ни на одну часть света, кроме Груши. Зато на нее, как в окно, выходящее на все четыре, – будто на розу ветров. Сверяясь не со звездами и солнцем, но с Грушей, полагал, что она найдет какую-нибудь щель в пространстве. Стоит мигнуть, как окажутся на Военно-Грузинской дороге или уже в пригородах самого Тбилиси. Удивительно, но Груша иногда спрашивала у полицейских, куда ехать, и чирики указывали дорогу. Возможно, занимаясь грабежами, Туз упустил что-то из виду, и этот город теперь связан с Мексикой братскими узами, вроде перемычек и мостов.

Ах, никогда прежде не совершал он такого путешествия – в легковой машине по Новому Свету с Грушей за баранкой! Ее летящий ангельский вид завораживал. Когда она переходила с одной скорости на другую, обмирало сердце.

Едва они покинули прибрежную деревушку по имени Дисциплинас, Груша толкнула его в плечо: «Хватит пялиться! Держи воланте, а я на тебя погляжу». Услыхав, что он не умеет водить, поразилась: «Шутишь? Может, и шнурки на ботинках не сможешь завязать?» Он не стал признаваться, что и с этим плохо, посему и предпочитает мокасины, но живо осознал, насколько недоделанный, – ничего толком не умеет. Так расстроился, что вблизи какого-то леска немедля попросил остановиться и затащил Грушу в кусты.

«Молчу, лобо! – улыбалась она, усаживаясь за руль. – Знаешь, серый волк, как ягненка уволочь. Можем открыть с тобой школу. Народ пойдет!»

«А как назовем?» – спросил успокоенный Туз. Груша чуть подумала и выдохнула со знакомым фрикативным «гэ»: «Когер!» Это было ее любимое словечко, имевшее, помимо совокупления, бездну иных смыслов, а именно – поглощать и вмещаться, ютиться и вбирать, настигать, приживаться, находить и улавливать… Да всего с полсотни.