Комнатка в сарайчике в тот же день опустела. Исчезли все вещи, только красная сумка неприкаянно валялась на щелястом полу, открыто показывая пустое нутро.
Лорелея перед отходом поезда позвонила из телефонной будки, сверяясь с записями в коричневой записной книжке. «Вы мама Никиты?.. А жена?.. Нет жены? А дети, дети есть?.. Нет… Да ничего не случилось, я просто его знакомая… Уехал в отпуск на море? Каждый год… Ну, значит, плавает…».
Лорелея, выйдя из будки, со злостью, не глядя, пнула ногой приблудную встрепанную собачонку, та взвизгнула и поползла вслед на брюхе, глядя круглыми жалкими глазами вслед красивой девушке, которая мгновенно скрылась в привокзальной толпе. «Никогда больше не поеду в отпуск на море, никогда… Лучше в горы, в пустыню, к верблюдам, к пирамидам…».
Когда Лорелея с закрытыми глазами лежала, распятая, в ожидании действия наркоза, она видела и чувствовала море, оно было внутри, оно плескалось вокруг, обволакивая тело теплыми душными волнами, она скользила в них, задыхаясь, так и уснула, вдохнув напоследок острый и свежий морской запах.
А проснувшись, ощущала уже только боль, боль внутри, боль везде, во всем свете… И уже никогда не смогла от нее избавиться. Даже во сне. Хотя Никита ей никогда не снился, не снился и нерожденный мальчик, выкинутый насильно из ее нутра.. Снилась только боль. Иногда снилось море, и от него тоже исходила боль. А потом уже, много позже, от моря в снах исходило только счастье и ощущение гладкой соленой кожи на губах.
***
… Скамейка дрогнула, и Лорелея очнулась. Что это было? Где она была? Что-то просто почудилось, не иначе. Она протянула руку к Орхидее, но рука нащупала только гладкие дощечки… В глазах стоял туман, ей показалось, что она отсутствовала много времени, и весь мир теперь изменился. И почему-то она явно чувствовала себя счастливой. Она только что, минуту назад лежала на горячем песке и прикасалась губами к гладкой загорелой коже, а потом… потом они бегали друг за другом по пляжу, а за ними пушистая маленькая собачка… Фиалка. Потом сильно пахло в комнате цветами… белыми. Почему они расстались? Почему он хотел уйти от нее, от нее – красивой и молодой? Они вдвоем так счастливы были. А еще потом, потом был шторм… и он купался, несмотря на черные флаги… Он ведь хотел уйти от нее… И зачем она пнула собачку?
Лорелея вскочила, заметалась вокруг скамейки… вот же она! Орхидея, какая-то встрепанная, сидела на дорожке и преданно смотрела на хозяйку. Когда же она успела слезть да еще вываляться где-то? Лорелея взяла ее на руки и, поглаживая грязноватую спутавшуюся шерсть, журила собачку и одновременно просила у нее прощения. Орхидея лизнула ее в заплаканную щеку.
Счастливая Лорелея направилась домой. Она была наполнена только что испытанными снова, как когда-то у моря, ощущениями, и теми же молодыми чувствами, и этому не было во всем свете цены. Она этого жаждала, и она это получила. Теперь она переменит свою жизнь, все будет заново… Ей же последние годы просто нехватало счастья. И все будут счастливы рядом с ней, и муж, ах бедный, зачем она его так затюкала, и Георгий, он просто не узнает ее, совсем новую.
Лорелея не заметила или не поняла удивленных взглядов соседей, когда подошла к своему дому, и еще в подъезде на нее изумленно воззрился знакомый мужчина с верхнего этажа, и даже что-то воскликнул. Она отперла дверь и вошла в пустую и словно нежилую квартиру. Оглядевшись, подошла к телефону и позвонила. Женский сытый голос, с явными нотками всегда и всем довольной толстопятой, бросил ей в ухо несколько странных слов и захохотал, в трубку влез чей-то густой бас, он отослал Лорелею куда-то далеко…
Как оказалось, Лорелея отсутствовала не минуту, не мгновение, и даже не несколько дней, а некое, совсем другое время, провальное, ничем уже не восполнимое и не прощающее ничего. И не возвращающее ничего назад. Но она этого не поняла, даже если бы ей и попытались объяснить. Да объяснять же некому. Разве бессловесная Орхидея всё обо всем понимала, и это было написано в ее круглых коричневых глазах, глядящих на хозяйку с сочувствием. Правда, смысл собачьего взгляда люди не понимают.
Но о последствиях своего безумного отсутствия Лорелея, конечно, очень скоро узнала.
Муж искал Лорелею всюду, и не найдя, от тоски повесился. Она была смыслом его жизни, хотя об этом не знала.
Георгий попал в психушку – толстопятая в припадке уже беспочвенной, ввиду непонятного исчезновения Лорелеи, но всё равно неизбытой ревности – огрела его тяжелой сковородкой по лысине с такой силой, что внутри черепа образовалась обширная гематома, захватившая важнейшие участки мозга, операцию делать было опасно, и гематома повредила его разум совершенно. В психушке он был вполне безобиден, провожал выпученными глазами медсестер и называл каждую Лорелеечкой. Медсестры удивлялись – еле слова простые выговаривает, а такое сложное имя без запиночки. Но иногда Георгий начинал шумно дышать и звал громко: «Лора! Лорочка!», и пытался схватиться руками за белый халат, медсестра с визгом отскакивала и бежала жаловаться начальству. Георгия наказывали – оставляли без ужина. Но такое случалось редко, последний раз после визита в психушку Лорелеи. Она принесла ему яблоки и погладила по лысине. Георгий, однако, отдернулся, может, вспомнил предательский удар толстопятой. А после ухода визитерши набросился на новую молоденькую медсестру и успел обхватить ее сильными руками. За что и лишился обеда вместе с ужином.
Читать дальше