Римма Глебова - Мистические истории

Так что, со стороны поглядеть, жили они хорошо. Года три, как хостель им дали, две комнатки, маленькие, правда, но всё, что необходимо, помещалось. В одной диван бежевый, почти новый, столик на колесиках – чай пить перед телевизором, две полки книжные, шкафчик узкий высокий для красивой посуды – раньше «горка» назывался. И спаленка с приличной кроватью под узорным покрывалом, двумя тумбочками по бокам, и двустворчатым платяным шкафом. А над кроватью бархатный синий гобелен с оленями – раритет по нынешним временам, и нисколько не поблек и не износился, не чета современным скоротечным вещам. И еще ведь кухонька имелась, и рядом, за белой сдвижной перегородкой, «сан-угол» – как называла это место Мара, то есть – небольшие, но полные хоромы и удобства. Этот хостель был из лучших в стране, им повезло необыкновенно, что туда попали, а то ведь есть такие дома… что лучше о них и не говорить. И соседи по хостелю подобрались приятные, вежливые, есть с кем поговорить, когда потянет в общество.

Но человеку всегда маловато, всегда еще чего-нибудь хочется, вот эдакого, необыкновенного и недостижимого. Такими желаниями больше грешны женщины, мужчины несравненно реалистичнее, им бы сейчас было удобно и всё на месте, включая жену, ну и хорошо, чего еще желать. А старухи… они добьются в конце концов, что останутся у разбитого корыта и будут соображать, как его получше и надежнее заклеить, чтобы еще послужило. Но это вообще о старухах, не о нашей. Нашу зовут Марина – молодежное такое имя, но уж какое есть, а старика зовут попроще – Алон, что означает дуб. Он и похож на дуб – основательно и крепко скроенный, с прямой спиной и все еще темноволосый, почти не седой. Друг друга они называли несколько по-другому, он ее Марочка, или просто Мара, она его Аликом, а когда недовольна им бывала, то Алоном.

*

Однажды, ближе к вечеру, когда тьма быстро падает на дома, улицы, скверы и на весь маленький городишко, и погода к тому же выдалась промозглая и туманная, Мара спешила домой из клуба пенсионеров, где по четвергам она пела в хоре. Спешила так, что упала, и сильно ушиблась о низкий бордюрчик. Стала подниматься и почувствовала, что ей помогают встать. Перед Марой, крепко придерживая ее под локоть, стояла высокая женщина в длинном темном плаще и пристально смотрела из-под надвинутого на лоб капюшона. Возраста она казалась непонятного, да и темно было, только большие глаза пугающе сверкали на бледном, по контрасту с черным капюшоном, лице. Неизвестная вонзилась взглядом в Мару, как прострелила. Наклонилась ближе и заговорила глухим голосом: «Знаю я, чего ты хочешь, о чем думаешь ночами…». «Ночью я сплю», – пискнула Мара, ощущая, как дрожь уже пробирает ее то ли от страха, то ли неясного предчувствия восторга. «Спишь-то ты спишь, но и во сне желаешь этого, страстно желаешь, меня ты не обманешь, не старайся». От жути происходящего Мара молчала. Глядела под черный капюшон выжидающе. Незнакомка опять грозно полыхнула глазищами и прошептала Маре в самое ухо: «Будет тебе, будет, исполнится твое желание, уже скоро, совсем скоро ты вернешься туда… верь мне!». Мара задрожала. Смутная надежда заползала в самое сердце. «Только чтобы по-другому всё было, по-другому», – сказала она громким шепотом, не помня себя и зажмурила глаза, чтобы не видеть ужасного белого лица со сверкающим взглядом. Неизвестная подтолкнула ее, хихикнула злобно-радостно и заявила: «А теперь позолоти ручку!». Мара нервно пошарила в сумке, вынула кошелек и протянула ей хрустящую бумажку, та схватила, отпрянула резко от Мары и пошла как полетела, будто не касаясь асфальта, и Мара только услышала удаляющийся и тающий в тумане смех. «Вот цыганка-то, обдурила как, я ведь, кажется, большую денежку отдала», – придя в себя только у своего дома, сокрушилась Мара. А по телу всё еще ползли последние мурашки. Она взялась рукой за холодную железную калитку и… калитка уплыла из-под рук Мары, исчез хостель со светящимися окнами, исчезло всё.

*

Цыганка или не цыганка то была, но всё сделалось, как она предсказала и как мечтала втайне много лет Мара. Но всё как-то не так, будто навыворот, будто посмеяться над Марой она хотела.

Потому что оказалась Марина в том месте и в том времени, о котором тайно мечтала, но не одна. То есть, она и хотела, чтобы не одна, иначе к чему мечтать было, но рука, которая придерживала ее ласково за талию, была рукой Алона, а вовсе не… А где же тот, другой… А если он сейчас подойдет, а она уже замужем?.. Вдруг всё для Марины настолько перепуталось, обуял страх, что они оба окажутся рядом, одновременно, и что делать тогда, как быть с Алоном? Марине никак не удавалось посмотреть на правую руку Алона – есть там кольцо или еще нет. Но все же она исхитрилась, взяла как бы рассеянно его ладонь, перебирая пальцы… кольца не было. Она прислушалась к себе, словно просветила внутрь себя рентгеном. Высвободилась из рук Алона – нет, не мужа, еще не мужа! – и сказала холодно: «Ты иди… мне тут кое-куда надобно…». Алон удивился. Видно, до сих пор она себе не позволяла такого обращения. «Мариночка, ты куда это? Мы же договорились везде вместе. В конце концов, я тебе жених или кто?». Он был молодой и глупый. Марина тоже была молода, даже юна, и она стремилась не в замужество с Алоном, а совсем в другое место, точнее – к другому… Ей хотелось, ей нужно было к тому, другому, и выйти бы замуж за него… Но если она сейчас скажет ему прямо, что любит его без памяти, что только с ним хочет быть, и что… время не терпит. Но ведь… так уже было, она ему эти слова и сказала, что любит, и что время… А что вышло?.. Только унижение и обида. Как же глупа она была… Что простительно было ей тогда ввиду крайней юности и безопытности. Сейчас она догадалась, что надо говорить совсем иначе и действовать ровно наоборот. Твердить: «Да, теперь я уже точно решила – уезжаю! Ходит тут один, Алоном зовут, пристает, жениться тащит, надоело! Куда еду? Далеко-далеко! Куда-куда, тебе не все равно? Что, замуж? С чего вдруг? За тебя?! Даже не собираюсь! Ну да, говорила, что люблю… Но замуж не хочу, не хочу! Как это, почему же не поеду? Не пустишь? Потерять боишься… Ну, хорошо, я подумаю… до завтра…». Вот такой диалог должен был бы тогда состояться, а не слезы, рыдания, да еще жалкое заявление между рыданиями о том, что случилось ужасное и непредвиденное, что время не ждет… и он ведь тоже ответственен… в какой-то степени… Одно слово об ответственности бросает юношу сначала в дрожь, а потом в искреннее негодование. Увольте, девушка! Ты сама, ты сама, я прекрасно помню, к себе позвала, и мамы с папой почему-то дома не оказалось… И… и… может, и не со мной… ну, конечно, у тебя же воздыхатель Алон имеется, так что ты, дорогая, на два фронта… ну конечно, как это я сразу не догадался!