Наталья Нечаева - Скинхед

— Ничего себе дети, — изумляется первая девушка. — К войне призывают, причем внутри страны!

— Не нравится — не смотрите, — отворачивается майор.

Обстановка внизу снова переменилась. Круг стал плотнее и уже, главный сбросил волчью шкуру, воздел руки к темному небу.

— Вам снятся красные сны, — вдруг зычно произносит он. Простирает руки к окружению: — Нам всем снятся красные сны! Нам, белым людям, хозяевам этой земли, давно снятся красные сны!

«Похоже на проповедь, — соображает Валентина. — Как в церкви после окончания службы…»

— Наш Всебог, Перун-громовик, благословляет, на священную битву по очищению святой Руси. Огнем и мечом пытались выжечь нашу истинную веру, реки славянской кровушки пролили, чтобы посадить на белой Руси чужого еврейского бога! Инородцы заполонили наши земли Чуждая речь, чуждые лица вокруг. Доколе будем терпеть, братья?

— Слышите? — дергает одна из девчонок за рукав майора.

— Правильно говорит, — недовольно пожимает плечами тот. — Пусть домой едут, в Чечню.

— Да вы что? — возмущается вторая. — Это же противоречит Конституции!

— Правда? — хмыкает милиционер. — Не знаю, не читал.

Девчонки принимаются тараторить громко и возмущенно, прямо в ухо, и Валентина совсем перестает слышать того, внизу. Видит, что он активно открывает рот, вслед его словам идет одобрительный мощный гул, но саму речь разобрать не может.

Наконец раздосадованные девчонки уходят, милиционеры облегченно вздыхают, и снова во влажных тяжелых сумерках прорезается голос:

— Наш брат, мученик веры, вышел один на один против банды инородцев-поработителей и принял священную битву. За сестер, за матерей. За святую нашу Русь. В сражении с иноверцами он потерял правую руку, но продолжал биться дальше! Он победил, но героя заточили в тюрьму, потому что в стране правит еврейский бог. Вместо славы и почестей его кормят баландой. Скоро суд над героем. Это будет неправедное судилище, это будет глумление над нашей верой, над святой Русью. Поддержим нашего брата Ивана! Покажем всему миру, что мы — сила. Славянское братство встает с колен, превращаясь в грозное воинство.

В голове Валентины отчаянно бухает и шумит, колко дрожат кончики пальцев, дергаются, не повинуясь, губы.

«Это же он про Ванечку! — понимает она. — Ванечка потерял руку, и его будут судить. Значит, все эти люди за него? Значит, и они знают, что он не виноват?»

Оттолкнувшись от шершавого камня, женщина бросается к спуску. Она должна быть с ними, там, внизу!

Валентина торопится, проскакивая мокрые ступеньки, поскальзывается, падает, больно ударившись коленом об острое гранитное ребро, вскакивает.

Проповедь уже закончилась. Факельщики, разорвав круг, разбились на отдельные группки. То один, то другой подходят к бородачу, говорят, верно, что-то важное и приятное. Бородатый покровительственно хлопает их по плечам, обнимает. И Валентина вдруг робеет: как она подойдет? что скажет?

«Давай, давай! — говорит она себе. — Раз он так хорошо высказался про Ванечку, значит, может помочь! Не зря же их так охраняет милиция! Наверное, это какие-то важные люди. Может быть, начальство. А их странные одежды и все это действо… Милиционер сказал, мэрия разрешила, значит, так надо! И они — за Ванечку!»

Вот почему ее так тянуло сюда!

Прижавшись спиной к холодным камням стены, женщина ждет, пока иссякнет поток желающих приложиться к телу вождя. Люди постепенно расходятся. Бородач облачается поверх рубахи в длиннополое пальто, натягивает вязаную шапку, кивает покорно дожидающейся свите и направляется к лестнице. Уходит?

— Стойте, — просит Валентина и бросается следом.

Если б он не остановился наверху лестницы, возле милиционеров, она б его не догнала, потому что парни, шедшие за ним, все время старательно и умело оттесняли ее обратно вниз…

— Спасибо, братья, — пожал бородач руки улыбающимся стражам порядка. — С праздником!

— Извините, — легонько дергает его за рукав Валентина, — извините…

Он слегка поворачивает голову через плечо.

— Отходите, женщина, не мешайте, — грубо цепляет ее за плечо давешний коротышка лейтенант.

— Не трогайте меня! — неожиданно громко кричит Валентина, выворачиваясь из цепкого захвата.

— Что такое? — вальяжно поворачивается бородатый.

— Извините! — она ухватывает его за рукав. — Я — мать!

— А я — отец! — хмыкает кто-то сзади.

— Я мать Вани Баязитова, — торопится Валентина. — Который в тюрьме, у которого руку…