«Куда иду? Зачем? Чего я там забыла?» Валентина злится сама на себя и все же идет вперед, на Стрелку.
У парапета над Невой — плотная цепочка народа, чуть не половина — милиционеры в серых куртках. Головы у всех опущены вниз, к воде, словно там происходит что-то любопытное. Может, додумались и воду подсветить? Работает же тут летом музыкальный фонтан, наверное, опять что-то придумали.
Валентина подходит к парапету, пристраивается между старшим лейтенантом и майором.
Внизу, на мощеном языке у самой воды, в самом деле полным полно огней. И людей. Праздник?
Люди стоят правильным кругом, разорванным лишь у самой кромки, где картонно сгрудился нерастаявший лед. Стоящие очень похожи — короткие куртки, стриженые затылки. Почти у всех в руках — факелы.
Настоящие, на длинных ручках, кроваво-дымные, яркие. У парня слева алый флаг с раскоряченным белым пауком двойной свастики. Справа — тоже на алом полотнище, только вертикальном, с кистями, — вроде как солнце, со странными, будто переломленными и загнутыми направо лучами. Прямо по центру на толстом шесте немолодой мужик держит темно-красный тяжелый кусок ткани, типа гобелена, с золотым, угрожающе острым трезубцем и золотой же волнистой окантовкой по краю. В центре людского круга — два мужчины, крепкие, плечистые, в нарядных длинных черных рубахах, расшитых золотыми и красными лентами. Один, с бородкой, по всему видно — главный, что-то выкрикивает, его слова повторяются слаженным мужским хором. В промежутках между криками второй, который тоже в рубахе, трубит в какой-то длинный рог. Звук, разносящийся над водой, дик и тосклив, как призыв неведомого крупного зверя, потерявшего стаю.
«Кино снимают, — догадывается Валентина, — вот что… А где же камеры? Наверное, прямо под стенкой, потому и не видно».
— Бог есть все! — зычно восклицает главный.
— Бог есть все, — вторит хор.
— Все есть бог! — возвещает бородатый.
— Все есть бог, — соглашается хор.
— То закон, что явно! — надрываясь, хрипит мужчина.
— …явно, — отзываются факелы.
— Слава роду!
— Слава роду!
— Перун — Всебог!
Голоса пугающе глухи, словно угрожают кому-то невидимому, лица в отсверках факелов сосредоточены и серьезны, и все это вместе так тревожно и жутко, что Валентина осознает: не кино.
— Что это? — робко спрашивает она у ближнего милиционера.
— Понятия не имею, — равнодушно отзывается он.
— Слава славянам! Вся власть славянам! Вечная власть! — грозно восклицает бородатый, и хор снова слаженно отзывается теми же словами. — Этот венок, пропущенный сквозь священный огонь…
На главном поверх праздничной рубахи уже надета длинная волчья шкура. Оскаленная морда вместо шапки — на голове, хвост почти метет брусчатку. В руках — еловый венок. Бородатый движется внутри круга, и факельщики, каждый по очереди, благоговейно касаются венка свободными руками. Снова какие-то крики — не разобрать, и вот уже венок летит в Неву, шлепается на лед, косо проезжает по нему и оказывается в воде. Вслед за венком в воду летят факелы, прочерчивая дымные дуги на закопченном небе. И снова крики, из которых Валентина понимает лишь два слова — «род» и «слава». Колышется на ветру свастика, надрывается тоскливый рог, шипя и треща, догорают на льду жуткие факелы.
— Недавно верховный иудейский жрец благословил Россию! — осипшим от криков голосом возвещает волчья шкура. — Слышите, братья? Иудейский жрец! Благословил! Россию! Я, верховный жрец всех славян, благословляю СВЯТУЮ РУСЬ на борьбу за возрождение царства нашего, славянского, и порушение царств инородных! — Главный странно окает, будто пытается говорить под старину, со стороны это выглядит как сценка из плохого спектакля. — Будем! То не забудем! Будьте здравы — вы правы!
— Мы правы! — радостно орет хор.
— Товарищ старший лейтенант, — слышит за спиной Валентина, — а почему вы это не остановите?
Две девчонки, совсем молоденькие, как Ванечка…
— А зачем? — вопрошает коротышка в погонах.
— Как — зачем? Вы что, не видите, они — со свастикой..
— Не вижу, — не оборачиваясь, цедит милиционер. — У них разрешение есть.
— На что, на свастику? Это же фашистский символ!
— По этому вопросу — в мэрию. Они разрешение давали.
— Это же настоящий шабаш, — удивленно восклицает вторая девушка, — а вы стоите и смотрите.
— А что я должен делать? У них — праздник, солнце провожают.
— Язычники, — поясняет второй милиционер, майор, — безобидны, как дети.
Читать дальше