Михаил Идов - Кофемолка

«Трехполюсность» ни в коей мере не стала бестселлером. Возможно даже, что именно моя рецензия в «Киркусе», который читают библиотекари и владельцы книжных, создала непреодолимое препятствие на пути к успеху. Дебют неизвестного автора, и первые рецензии пессимистичны — вы бы его закупили? Я знал людей типа Фельдшера: если первый роман проходит незамеченным, на второй их не хватает. Они поступают на солидную работу и теряют моложавую внешность за считанные недели. Этот, наверное, был лысее в последнем кадре пленки, отснятой фотографом «Таймс», чем в первом.

Я вернулся в пустой «Кольшицкий» на шатком автопилоте и минут двадцать исправно бранил Карину за опоздание, выливая на нее ту простую и жестокую риторику, которую никогда не позволял себе с Ниной. Я наслаждался каждым словом. «Извини меня, — повторяла она снова и снова. — Я ужасная».

— И что это за штуки с «Челюстями»? Ты с ними разговаривала? Кто-то нас фотографировал?

— Извини меня. Я ужасная.

— Ничего, — пробормотал наконец я, вдоволь насытившись ее чувством вины и отваливаясь, как клещ. — Как видишь, у меня выдался плохой день. Дай мне этот чертов телефон.

Она протянула мне трубку — наши руки не соприкоснулись, но пересеклись их тепловые поля — и забилась в угол. Две минуты спустя я наконец смог набрать все цифры в номере «Будильника» в правильном порядке. Ответила Норико.

— Привет, — сказал я, — я хотел бы поговорить с Брук.

— По какому вопросу? — будто не звонила мне час назад, вереща, как шалая канарейка.

— По вопросу отказа от ваших услуг.

— Одну минутку, я вас соединю, — минутка оказалась долгой, так как Брук, несомненно, информировали о происходящем. Когда она ответила, в ее голосе уже позванивала сталь.

— Марк! Мне рассказывают страшные вещи. Это правда?

— Да, извините. Мы просто не можем… — я бросил стыдливый взгляд на свою работницу, прикрыл трубку рукой а-ля Нина, и прошептал: — Мы больше не можем позволить себе такие расходы.

— Мне очень жаль это слышать.

— Не сомневаюсь. Когда я смогу… когда бы я мог зайти забрать наш аванс?

— О, господин Шарф, — Брук тоже перешла на сиплый шепот. — Аванс, я боюсь, нам придется оставить за собой. У нас же с вами шестимесячный контракт, помните?

— Нет… То есть да. Я помню. Но… Нет. Пожалуйста.

— Крайне, крайне сожалею, — вздохнула Брук, сокрушаясь. — Сейчас, наверное, не самое подходящее время напоминать вам, что плату за ноябрь нужно внести до понедельника. Вы нас не предупредили до двадцатого числа, так что вы у нас уже в смете на ноябрь… Хотя знаете что? — продолжила она материнским тоном. — Я посмотрю, можно ли ее наполовину уменьшить. Это будет справедливо. Норико позаботится о деталях.

— Непременно, — вставила Норико, которая, должно быть, все это время беззвучно висела на проводе.

— Я бы сказал вам, что будет справедливо, — отчеканил я, пугая самого себя. — Но это не телефонный разговор. И мне для него понадобится бензопила.

Минутой позже кровь перестала стучать у меня в ушах, и ко мне вернулась способность обрабатывать информацию. Информация поступала мощным потоком: вот Карина, рядом со мной, хлопает меня по плечу, хлопает себя, загибается от смеха.

— Патрик Бэйтман! [82] Антигерой романа «Американский психопат» Брета Истона Эллиса. — она перевела дыхание, поперхнулась и опять захихикала. — Вылитый! Вот это жесть!

Я поплелся назад, за занавеску, в кухнетку. Где-то здесь, среди кафеля, крошек замазки и тараканьего дерьма, Нинино обручальное кольцо дразнило меня из своей секретной норки. Бусины шторки издавали оглушительный шум, бились друг о друга, боролись за место. Им было тесно. Я потянул за одну нить и оторвал ее. Затем другую. Освобожденные бусины звучно стучали о пол и скакали как блохи. Я закрыл глаза и дал отчаянию растечься по всем уголкам бытия. Все это — это место, эта жизнь — да, наверное, это и составляет мою жизнь — все это безнадежно, так ведь? Нет, даже отчаяние мне не удавалось. Стенания превращались в бессмысленную мантру.

И тогда я почувствовал горячий щекотный взгляд. Карина стояла рядом, изучая меня широко распахнутыми глазами.

— Ты такой несчастный, — наконец сказала она, будто диагноз поставила.

— Дальше некуда.

— Может, я могу помочь.

— Разумеется, ты можешь помочь, — произнес я. — Ты можешь приходить вовремя.

— Нет, нет, нет, — она покачала головой, улыбаясь. — Давай я сделаю все для тебя предельно просто.