Михаил Идов - Кофемолка

— Давай, — не отставал Иволгин. — Сделай мой день, как сказал Клинт Иствуд. У меня номер мобильника Нины во-о-от здесь. Помнишь, она хотела, чтобы я сделал вам веб-сайт? Я вам, бля, такой сайт вывешу, мало не покажется. Лолита-порно, бля.

Я опустил баллон.

— Слушай, Иволгин, — сказал я в полном отчаянии. — Из меня сейчас наихудший объект рэкета в мире. Мы через пару недель сдохнем. Я только что уволил наших пиарщиков. Все, что у меня есть, — это пара сотен в кассе.

— Сойдет, — с готовностью ответил Аркадий.

— Сам ты сойдешь, — заорал я. — Чем ты меня собираешься шантажировать, идиот ты сраный? Тем, что все расскажешь Нине, да? Так я сам ей все расскажу. Что, между прочим, и сделаю. Обязательно сделаю. А сейчас с тебя пять долларов за пирожное. Спасибо.

Надо его все-таки, конечно, шарахнуть баллоном, подумал я. Мне нечего терять, кроме своей паршивой интеллигентности. Иволгин прочел у меня в глазах, что я по меньшей мере заигрываю с этой идеей. С паническим бульканьем он отступил на шаг или два, развернулся и пулей вылетел из кафе.

Я не помню, на что ушли следующие пара часов; наверное, я обслужил нескольких посетителей, пролил кофе, надраил наждаком все поверхности в недокухне. Все, что я помню, — это перемежающиеся сполохи стыда и страха. Измученный тем и другим, я притащился домой и нашел Нину простертой на кровати. В ее влажных глазах отражался телеканал «Еда». Шло нечто под названием «Чемпион-кондитер». Пять потных мужчин тщились доделать пять многоэтажных несъедобных тортов до истечения отведенного времени. Один торт, явный фаворит жюри, назывался «Дух Нового Орлеана» и соединял в себе аллигаторов, карнавальные маски, пароходик с колесом, саксофон и поток ганаша, разносящий шоколадную дамбу.

— Что ты смотришь? — спросил я.

— Ничего.

Я подошел к ее компьютеру, закрыл окно с «Шариками», поставленными на паузу на невероятно высоком уровне, и проверил почту. Ни слова ни от Карины, ни от Иволгина, ни от несправедливо уволенной Рады, ни от наших многочисленных кредиторов. Не было даже нового спама, что вообще неслыханно: меня покинули даже мои верные корреспонденты с именами типа Леггорн Циолковский или Ескювель Б. Пендераст. Ни денег из Нигерии, ни таблеток для увеличения пениса. На секунду меня охватило идиотское чувство, что я не существую.

Я разделся и лег в постель. Нина молча предоставила мне место — откатившись и освободив нагретую половину, — направила пульт на экран и казнила суетящихся кондитеров. Она знала. Я знал, что она знала.

— Тебе Аркадий звонил? — спросил я нейтральным тоном, все еще хватаясь за клочки презумпции невиновности. На всякий случай, вдруг он не звонил. Вдруг мне удастся все рассказать самому.

— Давай спать, — сказала она.

И мы оба притворились, что спим.

Еще говорят, что изменивший супруг чувствует прилив нежности к своей обманутой половине. Вот это абсолютная правда. Решение Нины обойтись без большого разговора наполнило меня щенячьей благодарностью и даже легкой надеждой: конечно, моя жена дулась и не подпускала к себе, но ей нужно было время, чтобы отойти от нанесенного мною оскорбления. Я начал процесс покаяния с того, что сочинил Нине стишок, как в те времена, когда мы только начали встречаться. Я написал его ночью и подсунул ей утром.

— Интересно, — сказала Нина незаинтересованным тоном. — Оно называется in apologia, но в нем нет извинений. Более того, ты, кажется, ужасно доволен собой.

— А, — сказал я. — Но ты заметила, как твое имя закодировано в названии?

— Клянусь богом, — сказала Нина, закатив глаза. — Если бы ты принес мне цветы, это были бы нарциссы.

Меня это задело. Более того, я принял это за вызов. Я решил купить жене подарок, который она ни при каких обстоятельствах не смогла бы счесть эгоистичным. Не знаю точно как, но на следующий день я очутился в «Сакс Пятая Авеню».

До Дня благодарения оставался еще месяц, а витрины «Сакса» уже были украшены на Рождество. Объединяющей темой служил девиз «Хочу!», в котором, как, видимо, казалось авторам, крылась идеальная доза игривой дерзости. Для человека в моем положении он звучал возмутительно. Я прошелся по шумному, забитому людьми первому этажу, мельком поглядывая на ювелирные украшения и уворачиваясь от разбрызгиваемых продавщицами духов. На моем личном счете, к которому я давным-давно не прикасался, лежало около семисот долларов. Эти деньги ничего не меняли; лучше уж потратить их на что-нибудь, что доставит удовольствие Нине. Милой, непоколебимой Нине.