Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка

Однако, вместо того, чтобы выполнить Женину просьбу и покинуть приемную, он подошел к ее рабочему столу и сел на стоящий сбоку у стены офисный стул.

– Прости, Женя, я сейчас уйду. Всего один вопрос. Только ответь откровенно: что ты думаешь о Ларисе? Я имею в виду Пашину, так сказать, дочку.

После такого вопроса она резко вскинула голову, и сейчас ее взгляд был сосредоточен на каком-то конкретном предмете, стоявшем на ее рабочем столе.

– А что я могу думать, если я ее ни разу не видела? Странно, вроде детдомовская… Только что же ты себя ведешь, как последняя сучка? Что я тебе сделала плохого?.. Ты знаешь, что она ему поставила условие: если он будет со мной встречаться, то она, видишь ли, уйдет из дома? Скажешь, детская ревность? Эгоизм детский?

– Скажу, что по мне все это очень странно. Кстати, о ней… Ты знаешь, Пашка меня недавно попросил об одном одолжении. Вероятно, его тоже что-то беспокоит.

– О каком? – Женя разом отключила все телефоны в приемной.

– Ну, в общем, под предлогом обычного медицинского обследования, через моих знакомых, в центральной детской республиканской на Ленинском, взять у нее анализ на ДНК. И девочка спокойно, я бы сказал, безропотно, сдав все анализы, пройдя все процедуры – а мы были с ней вдвоем, – затем, глядя на меня своими светлыми очами, безмятежно так, как ни в чем не бывало, заявляет: «Дядя Алеша, вот вы, взрослые, очень странные люди. Зачем ломать такую долгую комедию? Зачем эти дурацкие баночки с мочей, УЗИ, лазанье в ушные раковины? Почему бы сразу не сказать, что вы хотите у меня взять кровь на анализ ДНК?» Представляешь? И я стою, как идиот, не зная, что ответить. Но когда я рассказал об этом Павлу, то не увидел на его лице ни малейшего удивления. Знаешь, что он мне ответил? «Это нормально. Она все видит». Ну если она все видит и ты все знаешь, тогда действительно зачем ломать эту комедию? Или он считает, что у меня вагон свободного времени, чтобы заниматься всем этим?

– А анализ сделали?

– Ну естественно. Распечатка у меня.

– Алешка, – она схватила его руку, – я в отличие от некоторых ничего ясного пока не вижу, но предчувствий, и не самых хороших, у меня хоть отбавляй. Ты эту распечатку храни. И мне на всякий случай сделай копию, по дружбе.

– Хорошо, Женя.

– Слушай, а, может, останешься. Коньячку или вина хорошего выпьем. Все-таки день рождения, – она с надеждой посмотрела на Комиссарова. – Сергевна к нам подтянется. Да и поговорить, согласись, есть о чем.

– Прости, Женечка, – он поднялся со стула, – клянусь, я бы с радостью остался. Ты же знаешь… Но у меня на сегодня куча дел. И все неотложные. А завтра в семнадцатой две очень трудные плановые операции. Прости, не могу.

Уже в дверях, махнув ей рукой на прощание, сказал:

– Телефоны включить не забудь.

Когда он вышел, Женя так и сделала. Боже! Что тут началось! А точнее сказать: продолжилось.

Джип ехал в направлении области по Щелковскому шоссе. В салоне автомобиля «Land Crauser 100» находились четыре человека. За рулем сидел Сергей, сын Остроголова, и, надо отметить, он вел машину достаточно уверенно и профессионально. Рядом на переднем пассажирском сидении расположился старший сын банкира Эдуарда Гостева Владислав. Из прочитанного ранее не трудно сделать вывод, что они с Сергеем дружили с детства, и поэтому его присутствие в данный момент, не вдаваясь в подробности, можно считать абсолютно оправданным. Владислав периодически отклонял голову назад, чтобы в очередной раз посмотреть в боковое зеркало заднего вида. Убедившись, что ситуация «на хвосте» не меняется, иронично улыбался, слегка покачивая головой.

Сзади за спиной у Владислава сидел Леонид, мужчина лет сорока, сурового вида охранник с непроницаемым лицом. И, наконец, за Сергеем неприметно устроилась Лариса Дмитриевна, одетая в темное демисезонное пальто. Ее голова была покрыта черным шелковым платком. Она, не отрываясь, смотрела в окно на проносившиеся мимо дома, деревья, бензоколонки, и во взгляде ее ощущалось удивительно всепонимающее спокойствие, которое, бывает, посещает человека, когда уже все решено, но от этого решения, как правило, на душе не остается тяжести. Вероятно, это состояние можно было бы назвать еще одним красивым словом – умиротворение. Но это только вероятность. В глазах Ларисы Дмитриевны тоненькой прозрачной пленкой, пусть и незаметно, но все ж перемешались легкая грусть с почти детской по ощущениям тревогой, которые, наверное, не позволяли ей забыть, а значит, и отрешиться полностью от прошлого.