Леонид Нетребо - Кокон для Стены Плача

— Нужно внимательно вглядеться в себя. Понять, где, в каком месте… и пустить туда рыб, они будут своими мягкими губами… целовать, щекотать. И мне станет легче, и я буду смеяться от счастья. А потом придет сон, и все это будет уже сниться.

Она помолчала, с глуповатой полуулыбкой, щурясь, как близорукая.

— Конечно, это мои слова. А он только дал понять. Скупыми словами и жестами.

И прикосновениями, подумал я.

— И прикосновениями, — добавила она. — Он волшебник.

А ты шлюха.

Марина заменила симку на телефоне, теперь у нее был местный, египетский номер, который она сообщила только матери и еще паре близких родственников. Последней каплей, подвигнувшей её к такой замене, стала СМС-угроза от Пана директора, совсем выжившего из ума, рехнувшегося на почве безответной любви или, скорее, на почве униженного самолюбия: его нищая шлюха ушла к другому, вы только подумайте, такому же нищему и такому же нулю, как и сама.

«Тварь я всё сделаю чтобы ты мне ответила!!! Ты будешь звонить мне умолять!!! Будешь жить и мучиться жить и мучиться!!! Если сегодня же не ответишь война сука или сама позвони. Время пошло!!!»

Истерика без запятых, но с тройными восклицательными.

— Мама! — кричала Марина на весь берег, не приставляя телефон к уху, а держа его перед лицом. — Ради бога, никому-никому этот номер! Ах, он уже сто раз звонил? Ну, конечно. Вот поэтому — никому. Мама, какой может быть пожарный случай, ну что ты, в самом-то деле. Сердце, у тебя сердце, нормальное у тебя сердце, не выдумывай. Да? Ты выдумываешь. Ну, ладно, только дяде.

Лирическое настроение у Марины, как правило, в вечерний час, чаще совсем ночью. Сейчас в номере только лунные блики и приглушенный шорох сонного моря.

— Серёжка рассказывал, что ты замерзал, тонул в болотах, выносил из тундры труп друга или коллеги, спас ненецкую семью, а потом молодая ненка спасла тебя, и что потом ты чуть на ней не женился, хотел бросить жену… И ведь потом бросил?

— Что в подобной истории необычного?

Я сердит, отвечаю скупо — делаю одолжение.

— Подобной, хм. Ничего, конечно, я даже где-то читала про такое, но… Мне все-таки нужно знать, с кем меня свела судьба. В очередной раз. Мне было бы легче, если бы ты был одновременно грешником и героем. Ты герой? Или ты обычный человек?

— Обычный.

— Докажи! — она хохотнула. — Ну!

Ты следующему своему коню будешь нукать, наездница.

— Ну? — уже вежливо и не очень уверенно. — Пожалуйста…

— Доказываю. Труп не выносил. Выходили вдвоем, с коллегой. Он отморозил ногу. Нас нашла молодая ненка, на нартах привезла в чум. Таких историй немало. Все люди, присмотрись к каждому, герои и грешники.

Она встрепенулась:

— Да, согласна. Вспомнила, Серёжка рассказывал, что ты отпилил другу ногу. Я тогда не поверила, думала, он шутит. Неужели это правда?

— Шаман приказал. Иначе гангрена. Он сам не мог. Сил не было. Старик.

— Тебя потом судили?

— Вроде этого.

— Без наркоза?

— Травы на водке. Он спал.

— Это страшно?

— Я тоже выпил, прежде чем… Нет, это кайфово, отпиливать ноги.

— Не издевайся. А та, ненка? Молодая?

Я молчал, она поняла, что на этой теме табу. Наверное, я как-то необычно молчал.

Она тоже надолго обеззвучилась. Потом всё же продолжила терзать:

— Ты стрелял в людей?

— Нет.

— А в тебя? У тебя на спине шрам, под лопаткой.

— Это аппендицит.

— Я с тобой не разговариваю.

— Пьян был, не помню.

— Ты опять шутишь. В тебя стреляли из-за твоей любви? Какой-то крутой охотник, потомок ямальского царька, за которого была сосватана твоя зазноба, у которого ты отбил… И с тобой разбирались по законам тундры… или тайги? Ну, расскажи хоть раз правду!

Я вздохнул:

— Так и быть. Слушай историю полярного героя. Меня хотели распять на лиственнице и побить хореями. Это такие палки, которыми погоняют оленей. Потом привязать к двум нартам, ноги к одной, руки к другой. И пустить оленей в разные стороны. Первую упряжку строго на север, а другую строго на юг. Но, откуда ни возьмись, прилетел вертолет эм-че-эс, опустил трос с крюком. На одну руку я намотал косы красавицы, другой рукой ухватился за крюк. И мы полетели. И вот тогда в меня стреляли. Солью… До сих пор, как вспомню, так на шраме выступает соль.

— Учти, у меня сегодня серьезный настрой. Выходит, мы оба стреляные воробьи.

— Я орёл.

— Ну да, я забыла. А что, они, эти северные народы, такие, как американские индейцы — мстительные и жестокие?