Наталья Лайдинен - Другой Париж - изнанка города

– Флики? – переспросил я, вопросительно глядя на Мориа.

– Полицейские, – ответил он.

– Да, да! – закивал головой араб. – Мы тут как на пороховой бочке: в любой момент все взорваться может, если вдруг опять кого-то из наших ребят пристрелят. В прошлом году только в пригородах бунты были, каиды говорят, скоро могут быть по всему Парижу. Особенно алжирцы волнуются…

– Халиль – марокканец, – многозначительно уточнил Мориа.

– Для правительства и парижан мы – сплошная черная масса, – пожаловался Халиль. – А на самом деле мусульман много, и все мы очень разные. Нельзя говорить, что все настроены против французов. Я вот хочу просто спокойно жить в Париже на правах иммигранта, соблюдать свои традиции… и чтобы моя семья опасности не подвергалась…

Мы поели, поговорили, пришло время расставания. Мориа с Халилем еще раз крепко обнялись на прощание.

– Подождите! – сказал марокканец. – Я вас провожу. Не хочу, чтобы вы одни тут ходили. Мало ли что приключиться может. На соседней улице недавно опять полицейского убили. Вы к метро «Ля Шапель» или «Сталинград»?

Халиль действительно проводил нас до станции метро «Сталинград», спустился с нами на платформу и посадил в поезд.

– Все, теперь я спокоен! – откланялся он.

– Спасибо, брат!

Состав тронулся. Перегон шел над улицами, и мы еще раз сверху посмотрели на восточные кварталы Парижа.

– Сильное впечатление! – воскликнул я. – А откуда ты знаешь этого Халиля?

– Давняя история, – ответил Мориа. – Мы почти как братья.

– Но все-таки? – допытывался я.

– Однажды его жестоко избили на улице, причем свои же, арабы. Все шли мимо, и никто не останавливался. Думали, пьяный или обдолбанный марокканец лежит, кому есть дело? Я вызвал «скорую», повезли его куда-то на окраину, в больницу, куда нелегалов свозят. Выяснилось, нужно срочно делать переливание крови. У нас оказалась одна группа… Вот, собственно, и вся история. Он навещает меня иногда в моем лесу.

– У меня необычное состояние, – прервала молчание Моника. – Я видела разный Париж, но такой, как сегодня, никогда. Как будто левый берег, бульвары, Лувр и сады – это другая планета.

– А на самом деле все рядом и перетекает друг в друга, – продолжил Мориа. – Просто это иногда тяжело признать. Люди любят городить отличия. Хотя у всех есть душа и тело и Бог, создавший нас всех, французов, русских, цыган, арабов, един.

Повисла задумчивая пауза.

– Как вы смотрите на то, чтобы по контрасту теперь прогуляться по Марэ? – вдруг хитро улыбнулся старик.

– О, я буду очень рада! После всего этого ужаса…

– Тогда едем до площади Бастилии! Оттуда пройдем немного пешком, вдохнем воздух правого берега.

– А почему именно Марэ? – спросил я. – Может, пройдемся по Риволи? Или бульвару Османн?

– Просто мне сегодня хочется именно в Марэ, может же у старика быть маленькая стариковская прихоть! – капризно ответил Мориа и подмигнул. – У меня с этим кварталом связаны кое-какие воспоминания. Раз уж я с вами уже нарушил некоторые свои правила… Гулять – так гулять! По-моему, так говорят русские?

– Чем тебе нравится Марэ?

– О, «Болото» – это интереснейший район! – оживился старик. – Как все в мире, знавал взлеты и падения. Когда-то был знатным аристократическим районом, потом мода изменилась. И в Марэ стала селиться другая публика – ремесленники, торговцы. Спустя десятилетия история снова сделала вираж – и Марэ опять престижен и великолепен! Именно там, кстати, довольно долго прожил известный писатель Виктор Гюго… У меня литературные воспоминания!

Мы вышли из метро на площади Бастилии. Моника удивленно огляделась:

– Я почему-то всегда думала, что здесь стоит тюрьма.

– Никакой тюрьмы тут давно нет! Как и нет знаменитой «пагоды Гимара» – великолепного входа в метро в стиле модерн. Убрали, когда площадь перестраивали! – весело сообщил Мориа. – Есть только Июльская колонна с золотым ангелом – как напоминание о прошлом. Между прочим, под ней тоже мини-кладбище: там покоятся останки парижан, погибших в первой половине позапрошлого века. Кстати, Гюго читали? Именно на этом месте когда-то жил Гаврош, в недоделанном фонтане в форме слона. Его, кстати, тоже теперь нет.

– А много гаврошей сегодня в Париже? – уточнил я.

– Все больше, особенно в предместьях. Ты же понимаешь, у неблагополучных родителей, которых вытесняет современное общество, растут проблемные дети. Их главным другом становится улица. Я думаю, так везде происходит, не только в Париже.