Юрий Рытхэу: Cкитания Анны Одинцовой

Анна бесшумно вошла в свою ярангу, скинула в чоттагине кэркэр, вползла в уютный полог из оленьих шкур на мягкую постель и провалилась в темный, как наступившая ночь, сон.

Вамче на этот раз пришел не один. Вдвоем с Кулилем они приволокли полную нарту продуктов. Кулиль работал истопником в уэленской пекарне и притащил на обмен целый мешок свежеиспеченного хлеба. Хлебный дух наполнил чоттагин яранги, у Анны слезы подступили к горлу. В голодные годы ленинградской блокады от слабого хлебного запаха, исходящего от жалкого кусочка мокрого черного хлеба, кружилась голова, слюна наполняла рот. И сейчас, вдыхая всей грудью хлебный дух, она вспомнила голодные годы блокадной ленинградской юности.

Кулиль налегал на вареное оленье мясо, а потом, достав свой нож, чистил оленьи ноги, осторожно разбивал их костяной рукояткой и доставал розовый мозг. Для берегового жителя нет лучшего лакомства!

Вамче долго не пришлось уговаривать, и он за вечерним чаем с лепешками из свежей муки, с сахаром, сгущенным молоком для детей, принялся рассказывать о событиях в стране и в Уэлене. Что касается мировых событий, по его словам выходило, что американские империалисты совсем забыли о днях былого союзничества и, как утверждают приезжие лекторы из Анадыря и Хабаровска, готовят войну против Советского Союза.

— Пограничники требуют, чтобы мы не уходили далеко от берегов. Чтобы выйти в море, столько надо подписать бумаг! Пока возишься с ними, зверь уходит, и возвращаешься с пустыми руками. Пропуска требуют даже от старух, которые уходят в тундру собирать ягоды, зелень и корешки. Опасаются шпионов и космополитов…

— Кого? — переспросила Анна.

— Космополитов, — точно, без затруднений ответил Вамче.

— Кто они такие?

— Наш чукотский лектор из Анадыря Номынкау сказал, что появилась такая порода людей, которые хвалят все иностранное. Это и есть космополиты. Они — народ очень вредный для Советской власти. Некоторые из наших, чтобы не иметь неприятностей, сдали старые винчестеры, а Гэмауге — американский граммофон. Правда, он уже не работал, пружина давно порвалась. Оказывается, чужие страны, особенно Америка, все лучшие изобретения русских ученых присвоили себе, чтобы возвысить себя и унизить нас. Теперь все это исправляют, в основном, в школах. У нас-то ничего такого иностранного давно нет.

— А что слышно об Атате?

— Говорят, поехал на материк лечить поврежденную ногу, — сообщил Вамче.

Больше у него ничего не удалось выведать, кроме того, что в Уэлен приехали новые учителя, а Лев Васильевич Беликов уехал в Ленинград и занялся там научной работой.

Проводили гостей и начали готовиться к зиме. Шили новую одежду, чинили рэтэмы, зимние пологи, нарты, оленью упряжь. Рольтыт внешне выказывал подчеркнутое послушание, но Анна чувствовала, как у него все внутри клокочет от сдерживаемой ненависти, и вела себя с ним осторожно, однако давая понять, что она догадывается о его истинных чувствах.

В дымном чоттагине на седеющих, потухающих углях лежала оленья лопатка. Она темнела на глазах и слегка потрескивала, покрываясь сетью трещин. Рольтыт из-за плеча Анны, затаив дыхание, смотрел на обугливающуюся кость.

Анна была в легком замешательстве: как тут разобраться с хитросплетении множества трещин и выбрать верную дорогу? И вдруг неожиданно на помощь пришел Рольтыт.

— Я вижу! Вон та трещина, самая широкая, показывает, что нам надо двигаться на северо-запад, в сторону Колючинской губы. Видишь, Анна?

— Вижу, — неожиданно хрипло выдавила из себя Анна и спросила: — А хороши ли там пастбища? Хватит ли корма оленям?

— Мы уже несколько лет там не были, — ответил Рольтыт. — Надеюсь, что пастбища восстановились.

Интересно, действительно ли Рольтыт увидел верный путь среди многочисленных трещинок на закопченной оленьей лопатке или же подыгрывает ей? Анна вгляделась в лицо Рольтыта, простодушное и открытое, и с легкой досадой подумала про себя, что ей еще долго и долго учиться, чтобы стать настоящим оленеводом.

— Будем кочевать на северо-запад! — твердо сказала она.

Глубокой зимой, когда затихала пурга, стойбище словно просыпалось после спячки. Люди выходили из яранг, дети оглашали окрестности звонкими голосами, забирались на склон ближайшего холма и скатывались оттуда на детских саночках, подбитых разрезанными вдоль моржовыми бивнями. Женщины снимали пологи, раскладывали их на белом, свежем снегу и колотили целыми днями особыми колотушками из оленьих рогов, посыпая время от времени свежим, рассыпчатым, высушенным стужей снегом.