— А разве раньше их не было? — спросила Анна.
— Раньше их было меньше! — убежденно говорил Ринто. — Когда появляется нечто, что можно получить без труда, тогда и появляется человек, который пользуется этим. Вот раньше этого не было. На побережье как водилось? Только тот, кто охотился — тот и ел досыта. А лентяй — тот голодал. Ну, поголодает — сам пойдет на охоту. Я не говорю о больных, старых, немощных и малых детишках… В тундре — то же. Равноправие может быть только при еде. Да и то есть обжоры, есть и умеренные. А если все люди будут одинаковы, какой смысл? Тогда достаточно одного человека во всем мире. Нет, это глупость… Жил в Инчоуне человек по имени Энтольтын и пел свою любимую песенку, смысл которой был в том, что вот, хорошо ему было бы вообще остаться одному во всей Вселенной, и владеть бы всем, и никто не мешал бы ему. Человек он был бессемейный, холостой и один жил в яранге. Случилось ему рыбачить ранней весной на островке. Увлекшись, он не почувствовал, как ветром оторвало ледяную перемычку и остался он на необитаемом островке. Конечно, не Вселенная, но никто ему не мешал, он делал что хотел. Через месяц кто-то из проезжавших заметил беднягу и вызволил. Энтольтын похудел, одичал, но с тех пор перестал петь свою песенку.
Когда Катя ушла кормить и укладывать сына, Ринто придвинулся ближе к Анне и вполголоса спросил:
— Ты готова подвергнуться испытанию?
Анна ответила не сразу. На нее вдруг словно повеяло студеным ветром непостижимой тайны. Она медленно перекусила жильную нитку, воткнула иголку в мездру и сказала:
— Это вы сами должны решить. Вы меня знаете уже не первый год… Не смущает ли то, что я тангитанка?
— Немного смущает, честно скажу, — ответил Ринто. — И поэтому хотел знать: исповедуешь ли ты русскую православную веру? Веришь ты в русского Бога? Я тебя об этом спрашиваю, потому что множество людей вслух не признают своей принадлежности к вере. Но внутренне — верят. Совершала ли ты обряды?
В тумане детских воспоминаний возникла картина в церкви: блеск свечей, густой запах ладана, потных человеческих тел, и протяжное пение, в котором чувствовалась глубокая тоска и мольба. Она даже не помнила, с кем была в церкви — может, с мамой, может, с кем-то из родственников. И запомнилась горячая, прошептанная прямо в ухо просьба: никому не говорить! Крещена ли она была в церкви? Скорее всего — да, но сама она этого не помнит, и речь об этом никогда не заходила в семье. В квартире не было икон, вместо них — портрет маршала Ворошилова, еще молодого, с маленькими аккуратными усиками и улыбающимися глазами.
— Вы знаете, в русского Бога я не верю, хотя и совершала обряд крещения, — задумчиво сказала Анна. — Я по своему воспитанию и учению — атеист, что значит, неверующая. Так меня учили в школе и в университете. И я прочитала десятки книг, где отрицалось существование Бога… Но это не значит, что я не допускаю, что есть иная, Высшая сила. В жизни столько непонятного и чудного, которое можно объяснить только этим.
Ринто помнил рассказы стариков, как русские попы крестили его соплеменников. При этом каждый получал подарки — крестильную рубашку и металлический крестик на шнурке, который легко можно было переделать в рыболовный крючок.
Поскольку для приезжего попа все чукчи были на одно лицо, многие крестились по нескольку раз ради рубашки и металлического крестика.
— Но то, что я хочу тебе передать, нельзя постигнуть без веры.
— А разве у вас не бывает сомнений?
Ринто помолчал. Он смотрел на пламя, пляшущее над обломанными кустами стланика.
— Не сомневается лишь тот, кто совсем не думает, — медленно произнес он. — Если честно сказать: вся моя жизнь, все мои размышления — это сплошные сомнения… Конечную истину знает только Он. Бывает, что я уверен в приближении к истине, но часто оказываюсь в таком страшном положении, что ни во что уже не верят… Я не мог спасти твою дочь.
— Русские говорят: Бог дал — Бог взял.
— Все равно для матери нет никакого утешения, даже если бы Он сам воочию явился и сказал: беру жизнь твоего ребенка.
— Может, Он поэтому и не явился воочию, что знал: так я не отдам свое дитя.
— Кто знает, — медленно протянул Ринто, и после долгого молчания сказал: — Сегодня, как только выйдет луна, выходи на волю к восточному склону.
Закончив домашние дела, Анна, набросив на голову широкий воротник мехового кэркэра, вышла из яранги. Полная луна безмолвно висела над тундрой, затмевая звезды и заливая все снежное пространство мертвенно-белым светом. Хруст снега под кожаными подошвами раздавался далеко, и кроме этого звука, казалось, в природе ничего не существовало.
Читать дальше