Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

Как же назвать новорожденную? В глубине души Ринто надеялся, что светленькое, как зимняя куропатка или белый горностай, существо наречется подходящим русским именем. Он даже предполагал, каким именно. Таней. Если это имя произнести с носовым «н», оно звучало и по-чукотски неплохо, почти как Тутынэ, что означает Прекрасную Вечернюю Зарю. Может, так и назвать новорожденную?

В яранге тихо. Сидевшая на бревне-изголовье мать склонила счастливое лицо над спящей девочкой, время от времени принимавшейся яростно сосать со сладким стоном материнскую грудь. У костра Катя, отвернувшись к огню, ломала руками тугие, неподдающиеся ветки стланика. Она походила на неожиданно заболевшую собачку, уже никому не нужную, выброшенную из упряжки за ненадобностью. Острое чувство жалости шевельнулось в груди у Ринто, но он понимал, что в эти минуты самое лучшее — оставить ее в покое. Такое переживание не нуждается в утешении, и есть только одно лекарство: найти в себе силы и преодолеть сердечную и душевную муку, потому что жизнь все равно сильнее, и все меркнет перед торжеством рождения нового человека.

После вечерней трапезы Ринто пропел Песню Наречения, которая отныне становилась личной песней Тутынэ, дочери Таната и Анны Одинцовой. Мать несколько раз вполголоса повторила слова и мелодию, подчеркивая значение каждого слова. Укачав ребенка, молодая мать достала дневник и первым делом записала песню.

«Перевод на русский не сможет передать и сотой доли той поэзии, которая скрывается за каждым словом этой Песни Наречения. А мы всегда предполагали, что эти, так называемые примитивные, люди лишены способностей глубокого проникновения в суть вещей и явлений и воспринимают мир плоско и одномерно. Скорее, научно систематизированный подход к жизни современной цивилизации выхолащивает живую душу живого человека. Выше я подробно описала весь обряд, связанный с рождением человека в тундровом стойбище, даже нарисовала обсидиановый нож для перерезания пуповины, кусок обожженной древесной коры. Все это сложено в небольшой берестяной шкатулке, искусно сшитой тонким нерпичьим ремнем.

На моей душе покой и умиротворение, и даже на какое-то время мои научные занятия показались мелкими и никчемными по сравнению с величием и высокой поэзией жизни. Мы (цивилизованные люди) в поисках смысла жизни уходим все дальше от самой жизни. Каждое утро открывать глаза навстречу новому дню и есть настоящая жизнь, а настоящее счастье еще и в том, что рядом с тобой твое собственное продолжение, воплощение в плоть и кровь чувства любви. Как рад и счастлив Танат! Он мне украдкой шепнул: какой я был дурак, когда порой жалел, что не уехал в Анадырское педагогическое училище. Он буквально затопил и окружил меня нежностью и пользуется каждой минутой, чтобы взять на руки нашу Тутынэ. Он поет ее Песнь Наречения как колыбельную. И все же на душе иногда бывает тревожно, точно в эти тихие дни откуда-то дохнет стужей, словно затаившийся в какой-нибудь лощине зимний ветер вдруг решает продолжить свой прерванный путь. Ленинград, университет, аспирантура не только не вспоминаются, а даже и перестали сниться. Все это кажется таким далеким, почти нереальным. Для того, чтобы продолжать записи, мне иногда приходится прилагать усилие, чтобы возвратиться в русский язык. Что же касается чукотского языка, то он отнюдь не так примитивен и прост, как утверждают некоторые европейские лингвисты. И никакого особенного «первобытного мышления» на самом деле не существует. Это упрощенное толкование мышления здешнего человека происходит от скудного, поверхностного знания языка и жизни людей. Как мне признавался Ринто, он тоже порой удивлялся, как плоски и неглубоки мысли тангитанов. Но у него, в отличие от европейских ученых, хватало ума относить это на свой счет, объяснять это впечатление собственным слабым знанием русского. Чукотский язык полностью соответствует той жизни и тому миру, который окружает человека тундры и морского побережья. Что касается будущего, то мои новые сородичи не заглядывают далеко вперед, редко даже планируют завтрашний день. Потому что он будет в точности такой же, как и сегодняшний, если не случится резкого, неожиданного, изменения погоды. Из далеких мечтаний — время весеннего отела и лето, когда тундра освобождается от снега, ласковое тепло ложится на закаменевшую от мороза землю, медленно ее отогревая…»