Людмила Старцева - Моя жизнь с Евдокией

Тут Дуся засыпает, уронив недогрызенный сухарик, и на лице ее застывает мечтательное выражение, говорящее о том, что и во сне Евдокия продолжает искать достойное применение свалившейся на нас звезде.

Тихонько потрескивают дрова в печи, тихонько похрапывает Дуся, я тихонько прихлебываю чай, глядя на уже почти нашу звезду, примеряющуюся как бы это половчей упасть в наш сад. Чтобы моя любимая фантазерка вышла рано утром на крыльцо, и засмеялась от радости.

А сегодня мы с Дусей поссорились. Навсегда. И Евдокия ушла из дома. Тоже навсегда.

Но тут, понимаешь ли, такой казус — за бортом минус десять. И ушелица, совершив круиз вокруг дома, решила отложить «навсегда» до лучших времен. Вернулась, села у печи, скорбно глядя в огонь, спиной сигнализируя миру о своем разочаровании в его устройстве.

Дело было так. Я носила дрова. Евдокия носилась вокруг меня. А, надо сказать, когда несешь дрова, то ни черта, кроме этих самых дров, не видишь. Я наступила на Дусю. Дуся заорала благим матом и укусила, подвернувшуюся под горячую руку, Анфису. Анфиса на трех ногах пришла ко мне жаловаться. Евдокия была призвана к ответу.

— Ты зачем укусила Фису?

— А что такого? — лихо ответила Дуся. — Кого хочу, того и кусаю.

— В таком случае, надо было меня укусить, ведь это я на тебя наступила.

— Нетушки — сказала Евдокия — тебя нельзя, ты в ответ можешь чего-нибудь сделать.

— А раз Анфиса не может ответить, ее можно кусать?

— Можно — легко согласилась Дуся. — Раз ничего не будет, то можно.

И победоносно посмотрела на ожидавшую справедливого приговора Анфису. Та зарыдала и полезла ко мне на руки. От возмущения я растеряла все слова:

— Ты… ты… ты — знаешь кто?… Мне стыдно, что у меня такая собака!

— Ну и целуйся со своей Анфиской! — дрожащим голосом выкрикнула Дуся и хлопнула дверью.

И теперь все разошлись по разным углам и дуются друг на друга.

Разложила по мискам вермишель с курицей, крикнула в пространство «обед!» и села есть. Евдокия дернула ухом, но созерцание огня не прекратила. Кошки пришли в полном составе. Анфиса, на правах жертвы террора, сразу полезла в Дусину миску и стала вылавливать кусочки курицы. Вася с Соней походили туда-сюда между тарелками, но все же определились, стали есть свою порцию. Я не стала вмешиваться в происходящее, обгрызла куриное крылышко, выпила чаю и пошла в разведку.

Возле печи было все так же траурно. Я села рядом, прямо на пол, и тоже стала смотреть, как рыжее пламя скачет по поленьям, а те, от неожиданности, трещат и искрятся.

— Понимаешь, Дуся, нельзя обижать того, кто слабее тебя.

— Понимаю.

— Как же ты так?

— Понимаешь, было очень больно, и нужно было срочно кого-нибудь укусить, а тут Фиска мимо шла… ну и…

— Понимаю.

— Я не хотела ее обижать, так получилось.

— А давай мы позовем Анфису, и ты извинишься? Фис, а Фис, иди сюда!

На пороге появилась страдалица, хромая, на всякий случай, на все четыре ноги.

Я посмотрела на Дусю и ободряюще кивнула.

— Фиска, ты того… я это… так получилось… прямо на ногу… больно… а тут ты…ну и… вот… — забормотала Дуся, глядя в сторону, противоположную кошке.

— А чего звали-то? — спросила Анфиса.

— Дуся сожалеет, что укусила тебя, и говорит, что больше так делать не будет. Правда, Дуся?

Евдокия затрясла ушами и хотела еще что-то сказать, но Фиса уже ускакала делиться с подругами радостной новостью.

— Ты меня не любишь — подвела итог Дуся. И тяжело вздохнула.

— Глупая ты, моя. Мне не нравятся некоторые твои поступки, но что бы ты ни сделала, я всегда буду тебя любить. Любила, люблю и буду.

— И я тебя! — воскликнула Евдокия и опрокинула меня на спину, прыгнув на радостях сверху. И пока я барахталась, пытаясь встать, из кухни раздался крик:

— Кто съел мою курицу? Сейчас я тебе покажу!

Бегу спасать Анфису.

За ноябрем пришел декабрь. Вот уже и Новый год ходит неподалеку и спрашивает — готовы ли мы встретить его достойно? Еще нет, но — готовимся — говорю я ему. И хотя мне совершенно не до застолий, начинаю привычно суетиться в смысле праздничной еды.