Андрей Осипович-Новодворский - Эпизод из жизни ни павы, ни вороны

«Вчера снова был А. Это уже четвертый раз. Он очень умен, хотя по временам бывает невыносим. Но нужно подробнее записать его разговор: он мне пригодится для романа. Вошел, по обыкновению, самым беззаботным образом и расположился, как у себя дома.

— Ну, как дела, барышня? что это вы как будто нос повесили?

Я взглянула на него с удивлением. Мне действительно было как-то не по себе; но ему-то что за дело?

— Неопределенные порывы одолели?

— Ну, одолели. Так что же?

Я старалась попасть под его тон.

— Гм…

— И больше ничего? Зачем же вы спрашивали? Чтоб посмеяться над «порывами» «барышни»? Так я и без вас знаю, что это очень комично!

— "Любить бедняжечке пора!.." — запел он вдруг довольно приятным баритоном и стал закуривать папироску.

— Что это значит?

Я почувствовала, что краснею.

— А то и значит, что, мол, любить пора.

— Да о ком вы это говорите?

— Об вас, разумеется.

Он бросил потухшую спичку и начал зажигать новую, а я воспользовалась паузой, чтобы собраться с силами и по возможности отомстить.

— Любить-то всегда пора, — сказала я как можно холоднее, — да жаль, любить некого…

Я хотела сказать, что все мужчины очень пошлы, но и начало фразы вышло так глупо, что я готова была расплакаться.

— Как некого? А вот хоть бы меня?

Он смотрел на меня смеющимися глазами и как будто наслаждался моим смущением. Противный! Я совсем растерялась. Это было уже слишком!

— Вот еще! Вы — "субъект"!

Мне делается жарко при одном воспоминании об этой выходке. Всё бы, кажется, отдала, чтобы вернуть нелепую фразу. Отец и не подозревает, какую злую шутку подшутил надо мною.

— А вы разве не «субъект»? Ха-ха-ха!..

Он заржал и долго смеялся, то затихая, то снова без пощады разражаясь хохотом, а я нагнулась над тетрадью и молчала. Наконец он успокоился.

— Что это у вас за тетрадь, барышня?

— Тетрадь. Чего вам больше? Видите.

— Дневник небось?

— Ну хоть бы дневник?

— Гм…

Я молчала.

— Я, кажется, вас рассердил? Ну простите… Я обращаюсь с вами без церемоний, потому что смотрю на вас как на товарища. Поговоримте серьезно: ведь вам, я вижу, ужасно хочется, что называется, душу отвести? да?

Притворство это или нет? В голосе его было столько искренности, что я в эту минуту почувствовала к нему полное доверие и — может быть, это показалось ему смешным, но он не обнаружил — протянула руку в знак полного прощения.

— Вот то-то… Скажите, пожалуйста, зачем вы от родителев ушли?

— А скажите прежде, зачем вы говорите "от родителев", а не от родителей?

— Ах, какие мелочи! Не буду же я для вас своего штиля менять! Притом "от родителев" звучит не совсем то же, что "от родителей". Впрочем, этого я разбирать не желаю.

— Как хотите… Отчего ушла? Оттого, что там, на хуторе, делать нечего.

— Верно. Матушка варенье варит да чулки штопает, а вам это уже не пристало, потому что машинные чулки и покупное варенье обойдутся дешевле. Одним словом — политическая экономия. Это теперь носится даже в чистом деревенском воздухе, стало быть — старая история. Мне так и папаша ваш докладывал: "Что ей, говорит, у нас делать! Ни общества, ни чего этакого…" Но здесь вы нашли себе дело?

— Я готовлюсь на педагогические курсы. Разве вы не знаете?

— Знаю, но это ничего не значит. Рассчитываете на место учительницы?

— Ах, я об этом пока не думаю!

— Прекрасно. Я, знаете, очень интересуюсь «субъектами» из молодежи, которые о «местах» не думают. Но о муже вы уже мечтали-таки? а?

— А вы о жене никогда не мечтали?

Я решилась быть хладнокровною.

— Отчего же? Случалось… Так, значит, мечтали? Этот муж, а то и проще — он, конечно, красив, умен, честен, благороден и, главное, обладает секретом, которого вы не знаете: ему известно, что ваша душа желает, и он может повести вас под ручку «куда-то»… "Wo die Citronen blьhen". Чего вы покраснели?

Господи! неужто мои мысли — впрочем, это даже и не мысли, не знаю, как назвать, — так глубоко элементарны, что всякий может сразу отгадать чуть не подлинные выражения, в которых они были выражены? Он смотрел на меня такими ястребиными глазами, что, казалось, видел всё, что во мне происходит. Так ли он и на других влияет? Мне всегда кажется очень важным его одобрение или неодобрение. В его словах слышится что-то большее, чем личное, ни для кого не обязательное мнение человека, что-то такое, что не дает покоя, пока его не опровергнешь или не примешь целиком. К счастью, он продолжал:

— Только я вам прямо скажу: если вы возложите всё упование на него, то ничего отсюда, кроме любви, не выйдет.