Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Лет десять назад, когда ужасы насилия сменились периодом либерализации и угрызений совести, правительство отпустило немалые средства на улучшение тюрем в Лос-Ремедиосе. Значительная часть денег была потрачена на то, чтобы превратить тюремный госпиталь в образцово-показательный: декоративные окна, нарисованные на стенах, убрали ситцевыми шторами, а каждую камеру украсили картиной с видом гавани Рио-де-Жанейро. Журналистам, наслышанным о мрачном подземелье, об этом стальном чреве тюрьмы, откуда после семи лет беспросветной тьмы и абсолютного безмолвия человек выходил потерявшим дар речи, охотно показывали госпиталь с рентгеновским аппаратом и диетической столовой. Хоуэл был одним из немногих посторонних, побывавших в «психушке», и, допустив его туда, главный надзиратель совершил грубую ошибку.

Хоуэл очутился в большом темном помещении с грязными бетонными стенами, где стояли клетки и громадное корыто для умывания. Ему показалось, что он попал в обезьянник худшего из зоопарков, но только зловоние здесь было гораздо более резким.

Люди в клетках, почти все голые, сидели на корточках, а один из заключенных ползал на четвереньках среди экскрементов и луж мочи. Главный надзиратель ушел, оставив Хоуэла со своим подчиненным; при их появлении поднялся вой, люди в клетках начали возбужденно прыгать, их тела сотрясались, но не от бешенства, а в приступе отвратительного веселья — привилегия веселиться принадлежала тюремщикам, но была отнята у них заключенными с наглостью сумасшедших.

Внезапно сопровождавший Хоуэла надзиратель увернулся, мотнув головой. Что-то мягкое шлепнуло Хоуэла по груди и упало на пол. Он понял, что в них швыряют нечистоты, и шагнул к выходу.

— Donde esta Rosas? [27] Где находится Росас? (исп.) . — спросил он надзирателя.

— Esta alli. [28] Вон там (исп.) .

В темноте клетки, стоявшей в дальнем углу, Хоуэл разглядел человеческую фигуру. Росас, как и другие, был голым.

Снова полетели нечистоты, и надзиратель тронул Хоуэла за рукав.

— Vamonos. [29] Пойдемте (исп.) .

— Не пытайся ничего скрыть, — попросила Лиз. — Это ни к чему. Узнав о его аресте, я приготовилась к худшему.

Напряжение заострило черты ее лица. Она сдвинула перстень на сустав пальца, а затем вернула его на место, отчего костяшка побелела.

— Он в тюремной психиатрической лечебнице, — сказал Хоуэл. — Там вовсе не так плохо, как можно думать.

— Правда? — сказала она. — Ты его видел?

— Я видел его один момент. Поговорить с ним мне не разрешили. Он показался мне совершенно нормальным.

— Показался нормальным, — повторила она. — Ну да, он же не в отделении для буйных. Тебе не сказали, что с ним?

— Нет, по у меня есть соображения на этот счет.

Я долго беседовал с начальником тюрьмы. Он производит впечатление культурного, даже гуманного человека. Конечно, об этом можно только догадываться, но я не исключаю возможности, что тюремные власти помещают человека в госпиталь или психиатрическую лечебницу, когда хотят оградить его от полиции. Человека не могут допрашивать, если он признан сумасшедшим.

— Это меня успокаивает, — сказала она. — А тебе он показался нормальным?

— Совершенно.

— Ты видел его лицо?

— Да, видел.

— На нем не было следов избиений?

— Никаких.

— Что он делал? — спросила она. — Он в кровати?

— Нет, он ходил.

— По камере?

— По комнате, — сказал Хоуэл. — По обыкновенной маленькой комнате. С зарешеченными окнами. Я думаю, все обойдется.

— Эта лечебница находится в блоке для политзаключенных?

— Нет, в том-то и дело. Совсем в другом месте. Это отдельная пристройка за госпиталем. Войти в нее можно только через госпиталь. Условия там гораздо лучше, чем в тюрьме. Там внимательно следят за здоровьем заключенных.

— Это меня радует, — сказала Лиз.

— У меня сложилось впечатление, что начальник тюрьмы не сторонник полицейского государства, — сказал Хоуэл. — Он, конечно, многого не мог мне сказать, но, кажется, он делает все, что в его силах. Ах, да, чуть не забыл — он полагает, что, как только Лопес придет к власти, все политзаключенные будут амнистированы.

Она вытерла глаза и улыбнулась.

— Спасибо тебе, что сходил. Я никогда, никогда этого не забуду.

Вечером, когда жара спала, утробное кваканье лягушек приблизилось к дому, а туканы, которых больше не удерживал туман, полетели в горы, открывшиеся на фоне желтоватого неба, Уильямс и его жена сидели возле окна и потягивали охлажденную воду. Миссионер только что вернулся из Лос-Ремедиоса, где пробыл весь день.