— Так давайте ее сюда, — сказал дон Игнасио. — Найдется ей местечко на нашем кладбище.
— А местные не поднимут шума?
— Они об этом даже и не узнают, — сказал дон Игнасио. — Поставим их перед свершившимся фактом.
— Слава богу, не перевелись еще на этом свете христиане, — сказал дон Альберто.
А случилось вот что. Женщину бросил муж. Она надела белое подвенечное платье, поднялась в горы в заброшенную часовню, завязала глаза деве Марии, которая все еще оставалась там, приняла лошадиную дозу болиголова и умерла.
— Муж смотрел на нее, как на вещь, — сказал дон Альберто. — Для крестьян женитьба — дипломатическая комбинация. А в придачу к земле они получают жену. Женщина им кажется обузой.
— А чего бы вы хотели от крестьян? — воскликнул дон Игнасио.
— Им надо хорошее правительство, — вставил алькальд. Он только и ждал случая покритиковать недостатки режима, которому служил. — Сколько их у нас сменилось за последнее время, и все без толку: ни нынешнее, ни прежние никуда не годятся.
— Им надо поменьше думать о деньгах. Собственность их губит, — сказал дон Альберто. — Почти всю свою жизнь я прожил в этих местах, и могу сказать наверняка — в Сорте нет любви. Если там что и любят, так это собственность. О чем все их помыслы? О жене и детках? Нет. Они все думают, как бы им прихватить лишний клочок земли. Не исключено, что кое-кто из них и разбогатеет. Кем становится такой крестьянин? Да всего лишь навсего крестьянином, у которого десять наделов земли. Кто такой помещик? Крестьянин, у которого тысяча наделов. А кто такой этот пресловутый герцог, который будто бы может объехать всю Испанию, не покидая своих имений? Да тот же самый крестьянин, только наделов у него миллион.
— Уж больно много воли дают этим вашим герцогам, — заметил алькальд. — Я дрался с красными, и опять пойду воевать, если будет нужно, но послушаешь, что рассказывают — поневоле задумаешься.
— При чем здесь герцог? Он такая же жертва традиции, что и все, — сказал дои Альберто. — Зачем ему вся власть и слава? Он думает лишь о том, как бы приумножить свои земли. Я вам расскажу о своих арендаторе. Обычная история: парень женится на девушке, за которой дают клочок земли, и тут же первым пароходом плывет в Америку. Жена его ждет десять-пятнадцать лет. Он возвращается богатым, денег у него столько, что можно купить всю землю в деревне. Но разве это жизнь?
Есть такая пословица, — сказал дон Игнасио, — жир тело душит, а богатство душу сушит.
Мимо нас, неся на плечах сети, прошагали рыбаки.
При виде дона Игнасио каждый из них схватился за какой-нибудь железный предмет — так полагалось поступать. при встрече со священником. Дон Альберто стал развивать свою мысль.
— У моря нет хозяина, — сказал он, — и вот вам результат: никаких тяжб, никаких браков по расчету, никаких свар из-за наследства, во всем царит любовь.
Они даже не подозревают, какое это счастье.
— Вернемся к несчастной женщине, — напомнил дон Игнасио. — А не сказать ли нам, что она была невменяема? Нет ли каких свидетельств в пользу этого предположения? Как бы то ни было, я похороню ее на кладбище, но не исключено, что мне придется отвечать.
— Она написала на стене часовни нечто совершенно бессмысленное, — сказал дон Альберто. — «Сюда я больше не вернусь». И все.
— Ну и как вы это понимаете?
— С таким вопросом я мог бы обратиться и к вам.
— Одно слово, сумасшедшая, — сказал алькальд. — Спроси меня и я отвечу: нормальный человек такого писать не станет.
— Значит, договорились, — сказал дон Игнасио. — Бедняжка лишилась рассудка. Надеюсь, отца у нее нет? А братьев?
— Есть один, но он в Аргентине, копит деньги на землю. Есть еще две сестры.
— По обычаю, траурную процессию должен возглавить мужчина, — сказал дон Игнасио, — давайте уж сделаем все, как полагается. Кого мы выберем на эту должность? Я думаю, двух мнений быть не может.
— Ну конечно же, я все возьму на себя, — сказал дон Альберто. — Я плохо знал покойную, но скорблю, как и подобает христианину.
Пабло Фонса, богатый арендатор дона Альберто, пригласил нас с ним на обед. Дон Альберто рекомендовал его как хранителя древних традиций, отъявленного врага всего нового, и в разговоре с ним я надеялся понять душу крестьянина. В Фароле всеми делами заправляли женщины, в Сорте же, по словам дона Альберто, царил патриархат, хотя и там он уже начал сдавать свои позиции, и Фонсы были одной из последних семей, где всем безраздельно распоряжался отец: все делалось лишь с его ведома и согласия, несмотря на то что у него были взрослые сыновья, живущие своими семьями.
Читать дальше