Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Беспорядок и ругань усиливались: сломалось весло, безнадежно запутавшуюся драгоценную лесу пришлось обрезать, Симон до. кости поранил палец, а еще один человек сломал себе ребро.

Внезапно косяк стал редеть, крики смолкли, стал слышен гвалт на других лодках, но и он стих. Знахарь опять протрубил в раковину — сигнал к концу путины. Нельзя заманивать на крючок последнюю рыбу — дурная примета. У рыбы должна «оставаться надежда». Целый мешок неиспользованной наживки, выпустили в море, принеся таким образом искупительную жертву. Лодки повернули к берегу, в воде, на месте лова, осталось белое кружево чаек. Путина прошла удачно; люди измотались, но на душе у них немного полегчало, а два человека плакали, прижимая к лицу окровавленные тряпки, которыми протирали крючки перед тем, как заново наживить их.

Берег был безлюден — одинокий всадник ускакал, и тревога, вызванная его появлением, улеглась. Знахарь еще раз протрубил в раковину — в знак того, что рыбаки возвращаются с уловом; по этому сигналу деревенские собирались у кромки воды — таков был обычай. Наша лодка была настолько перегружена, что будь на море волнение, Симону ни за что не удалось бы провести ее. Мы поймали тридцать две рыбины; из них девять — весом от тридцати до пятидесяти фунтов каждая — пришлось на долю Хуана столько он еще не вылавливал. Теперь рыбу надо было срочно продать. Бабке такая сделка была не по карману, но уже наготове был скупщик из Франции, человек в темных очках и клетчатой рубашке. Он сообщил обескураживающую весть: вот уже два дня по всему побережью идет путина, все рынки завалены тунцом. В начале недели за рыбину весом в пятьдесят фунтов (таких-то рыб и наловил Хуан) на консервном заводе давали по пятьсот песет. Теперь цена упала до сто пятидесяти и будет падать дальше.

Грузовик скупщика стоял на пересечении шоссе и проселка, рыбаки свозили рыбу на тачках и тележках.

Здесь их ожидали скупщик с помощником, они взвешивали рыбу. Затем француз достал толстенную пачку, крупных банкнот и рассчитался — каждому досталась сумма, достаточная для того, чтобы расплатиться с накопившимися долгами. Семейные, как водится, купят на оставшиеся деньги жене и детишкам лучшую одежду. И опять пойдут расписки, и опять лавочники и торговцы снастью откроют им кредит.

Рыбаки были неисправимыми оптимистами — вдруг, все жители Кошачьей деревни поверили, что будущей весной обязательно придет сардина.

Чему быть — того не миновать: в здешние места нагрянуло начальство. Капитану полиции положено быть бдительным, и раз в год он седлал коня и объезжал свой участок. Конь под ним был — просто загляденье: лебединая шея, пышная грива, точеные ноги. Сам капитан был в форменной кожаной шляпе, какие носили в начале прошлого века. Что-то в лице его было от древнего грека, от классической статуи, а верхом и в этой нечеловеческой шляпе он походил на кентавра. А как он гарцевал! Солнце играло на удилах, отражалось от начищенных сапог, от звезд на погонах!

После путины я отсыпался. Рано утром кто-то властно постучал в дверь. На пороге стоял капитан.

Он вошел, стянул с пальцев лайковые перчатки и уселся на стул местного производства и топорной работы, потребовал у меня паспорт, достал книжечку в черном кожаном переплете и стал переписывать мои анкетные данные. Почерк у него был размашистый, но аккуратный. Говорил он на кастильском, слова выговаривал твердо и, судя по всему, человеком был образованным: речь его лилась плавно, ударения он ставил, где полагается. В голосе его гремела медь. Так могла бы говорить ожившая античная статуя. Он спросил, какова цель моего здесь пребывания.

— Отдых, — ответил я.

— В таком месте? — Он посмотрел в окно. Берег был пуст. Рыбаки отсыпались после путины. Бросив все, они разошлись по домам и убирать за собою не стали. За них старались кошки, этакие облезлые серые тигрята, — они жадно пожирали остатки улова.

— Здесь тихо, — сказал я, — а больше мне ничего не надо.

— Да, здесь тихо. Но что в этом хорошего?

— Меня, видите ли, в последнее время окружало слишком много народу. Здесь мне никто не мешает.

— Верно, — сказал капитан, — мешать здесь некому.

В такие места по своей охоте не ездят. Я бы, во всяком случае, не поехал. Море меня что-то не манит. Вы только не подумайте, что вся Испания такая.

— А я и не думаю.

— Есть в Испании места, где жизнь бьет ключом.

Там вам больше понравится. А здесь, в общем-то, и не испанцы. Ну да ладно. Вы здесь надолго?