Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Постепенно вырисовывалась передо мной правда о Кармеле. Прежде всего я узнал, что она находится под надзором полиции, и ее часто беспокоят, поднимают среди ночи, чтобы сделать обыск в лачуге, где она живет, или доставить ее на допрос. Мы прикончили остатки кушанья — кружочки белого, нежного, похожего на свиное филе мяса, приправленного чесноком и майораном, и Кармела рассказала свою историю.

Дело было так. В начале гражданской войны она гостила на острове Ибиса, который тогда еще был в руках правительства. Однажды в воскресенье, когда весь народ прогуливался, как там принято, по набережной, налетели самолеты итальянцев, поддерживавших мятежников. Все подумали, рассказывала Кармела, что это наши самолеты, и она с подружками да и многие другие стали кричать и приветственно махать руками. Дойдя до конца набережной, самолеты сделали вираж и на бреющем полете пошли на бомбежку.

Было много разрушений, а Кармелу взрывной волной внесло в окно кафе. Подружке оторвало голову, она же отделалась сравнительно легко.

На следующий день несколько сторонников фашизма, находившихся в тюрьме, были поставлены к стенке. Полюбоваться зрелищем приглашались все желающие. Пошла и Кармела. Об этом эпизоде она поведала, как всегда, в немногих словах, отметив только, что глаза осужденным не завязывали. Когда националисты пришли к власти, ей это припомнили, и с тех пор она была под постоянным подозрением.

Первого сентября Знахарь объявил, что пора готовить наживку — по всем приметам выходило, что лов начнется на следующий день. Тунец шел на живца — на пескороя. В Фароле считалось, что водится он только в крупном песке, где попадается много ракушек — такого песка в окрестных водах было много, и существовала легенда, что именно поэтому в стародавние времена деревню заложили на этом самом месте. Так уж повелось, что добычей этого ценнейшего продукта занималась одна-единственная семья, и Фароль цели — ком от нее зависел. Говорили, что по всей провинции только еще двое умеют ловить пескороя, и, когда в их местах ощущалась его нехватка, они отправлялись в Фароль, путь же туда был неблизкий.

Ловля живца — это обряд, но смысл его был мне совершенно неясен, непонятен он и рыбакам, принимающим в нем участие. Несколько лодок под командой знатоков ходят по мелководью, прочесывая дно; при этом, по обычаю, полагается страшно кричать: рыбаки по очереди похваляются своими успехами в рыбной ловле, а также любовными победами, а в ответ им слышен град насмешек и ругательств.

В лодку меня не взяли, но разрешили постоять у кромки воды и посмотреть все до конца. Утро было тихое, на море полный штиль; водная гладь была подернута легкой дымкой, будто подышали на стекло; лодки бесшумно рассекали килями воду, оставляя за собой дрожащие солнечные блики. Притворная ругань и нарочито яростные крики рыбаков звенели над тугой, как барабан, морской гладью, и грязные ритуальные ругательства, растворяясь в поразительной чистоте, царящей вокруг, теряли свой непристойный смысл.

По несчастной случайности, какая-то городская семейка, проводящая отпуск в Фароле, — они жили и столовались на жутком постоялом дворе — решила в этот день покататься на лодке и чуть было не запуталась в сетях. Со страшной руганью горожан оттащили подальше; впрочем, на следующее утро рыбаки перед ними извинились и прислали на постоялый двор рыбки.

Вечером все мужчины помылись, тщательно отдраив всю грязь. Большинство тут же отправилось спать, дабы уберечься от действия алых сил.

Утром мы были на берегу. Все делалось молча, объяснялись лишь жестами. Симон уже сидел на носу своего баркаса; мы с Хуаном, не проронив ни слова, заняли свои места. Нас было пятеро. Я взялся за весло. На море была, как здесь говорили, «старая зыбь» — легкое волнение, отголосок утихнувшего далекого шторма; на горизонте кудрявилось легкое облачко. Ничто не предвещало грозы. Люди кривили губы в вымученных улыбках, словно подсудимые, ожидающие приговора; я заметил, что один рыбак дрожит.

Со всей мыслимой осторожностью, без всплеска мы опустили весла на воду — считается, что у тунца очень топкий слух. Как говорят рыбаки, к тунцу надо подкрадываться. Если мы нападем на косяк, то единственное, что сможет спугнуть удачу, — негодная снасть. Не выдержит леса — и бесценный, незаменимый тунцовый крючок пропадет вместе с рыбой.

У Хуана оставалось всего лишь три таких крючка.

Небольшую флотилию из семи баркасов возглавлял Знахарь. На голове у него была сеточка для волос, ватные наушники; на ногах — высокие сапоги; однако, зная, как настороженно рыбаки смотрят на все, что похоже на кожу, куртку свою из искусственной замши он оставил на берегу. Как мне потом рассказали, Знахарь вел лодку с закрытыми глазами, отыскивая тунца по запаху. Запаха же пойманной рыбы он, по его словам, не чувствовал.