Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Чем богаче была семья, тем острее и продолжительнее бывали в пей ссоры, особенно когда дело касалось наследства. Эти распри могли тянуться до бесконечности, и Знахарь рассказал в Фароле, что был случай, когда большой крестьянский дом поделили так, что весь первый этаж достался одному сыну, и остальным наследникам — его братьям и сестрам — пришлось лазить в спальню по — стремянке.

В этом году умерло несколько человек, а вопрос о наследстве не был решен. В таких случаях все недвижимое имущество делилось — с бесконечными перебранками и взаимными обвинениями — на приблизительно равные части. Знахарь садился под деревом (на него бросались собаки, волоча за собой чурбаки, к которым были привязаны) и сжимал в кулаке соломинки; наследники их вытягивали — в зависимости от длины соломинки устанавливалась очередность, в которой выбирался надел. Трудно представить более демократический и справедливый способ дележа, но то, что происходило потом, превращало процедуру в пошлый фарс. В этот приезд Знахаря поджидало несколько жалобщиков, сетовавших на то, что их все-таки одурачили и лишили причитающихся им наделов. Как-то в разговоре с рыбаками Знахарь сказал: ваше счастье, что ничего у вас нет, а вот в Сорте в любой семье братья урывают себе львиную долю наследства, а сестрам в конечном счете достается земля либо тощая, либо далеко от воды, пусть даже этой земли и много.

Жителям Собачьей деревни покоя не давали пробковые дубы. Недавно, пытаясь во что бы то ни стало удержать заразу, как бы она там ни называлась, прибирающую лес подчистую, они устроили крестный ход, молясь о заступничестве и об изгнании злого духа; мессу служил тамошний священник, ему помогали священники из трех других приходов; все было сделано, как полагается, — подняли все имеющиеся в распоряжении хоругви. Во главе крестного хода шел священник, помахивая кадилом, за ним тянулись поющие богомольцы. Здесь, как и во многих других местах Испании, нести хоругвь во время крестного хода считалось дурной приметой — это могло привести к расстройству помолвки, а женатые рисковали оказаться рогоносцами. В таких случаях привлекались люди пожилые, которым эти напасти были не страшны, и два старика — у одного было больное сердце — тащили хоругви в гору, согнувшись под их тяжестью.

Это событие вызвало град насмешек фарольских безбожников, а Знахарь, казалось, был потрясен, когда узнал об этом. Сначала он сделал вид, что потерял к делу всякий интерес, заявил деревенским, что вмешиваться не желает, и посоветовал подождать и подивиться на чудо, сотворенное церковью. В конце концов его уломали, и он согласился сделать все, что в его силах. Передвигался он с трудом — давали себя знать старые увечья, и поэтому на опушку пробкового леса, к месту, называемому «гробницей святой Агаты», его несли на стуле. Он намекнул, чтобы на спасение деревьев особенно не рассчитывали, но твердо обещал сказать, какая судьба уготована деревенским.

У гробницы святой Агаты жители Собачьей деревни каждый год третьего мая справляли свой унылый праздник. Небольшая гробница находилась на поляне; это были каменные развалины, огороженные от коз проволокой. Праздник проходил так: сюда поднимались деревенские, двенадцать раз обходили вокруг поляны — мужчины в одну сторону, женщины в другую, затем все съедали принесенные с собой бутерброды и возвращались домой.

Процессия еще не дошла до гробницы, когда стали попадаться первые деревья, и Знахарь велел опустить его. Прихрамывая, он обошел дерево, понюхал ствол, отломил ветку, осмотрел ее, растер в пальцах преждевременно увядший лист. Знахарь был молчалив и сосредоточен, и все решили, что он обдумывает, как вести себя дальше. Всю дорогу до гробницы деревенские надеялись, что он устроит им какое-нибудь представление: всем хотелось посмотреть, как он войдет в раж и с пеной у рта начнет пророчествовать, предвещая благоприятный исход, — это прибавило бы им уверенности. С собой у них была бутылка хереса — Знахарь, на худой конец, мог бы окропить вином землю — вроде как совершить возлияние, — все лучше, чем ничего.

Деревенские стояли толпой, ломая в волнении пальцы, а Знахарь всего лишь просунул голову в дупло, после чего сказал «Дух ушел. Пойдемте домой». На этом все кончилось.

Деревенские были слишком подавлены и не стали возражать, когда Знахарь сказал им, что грядет лихолетье, и без помощи им не обойтись, а ждать ее можно лишь от фарольских, так что, пока не поздно, лучше с ними помириться. Для этого жители Собачьей деревни должны опять разрешить рыбакам ходить напрямик через свои земли, а жители Кошачьей деревни в ответ пригласят их на свой праздник, который в Фароле справляется каждый год в сентябре. Этот праздник тоже был не из веселых. Он включал откровенно бессмысленный обряд: хозяева и гости, взявшись за руки, три-четыре раза медленно проходили по деревенской улице; за этой прогулкой неизменно наступал черед черствых бутербродов.