— Я знаю, вы проголодались, но, может быть, выпьем сначала нашу традиционную бутылку шампанского? Шампанское очень питательно.
— Согласен. При условии, что потом поужинаем.
— Коллекционного? «Рэдерер»?
— Почему бы нет?
Она ушла в подвал, а я задумался: когда же я успел до такой степени войти во вкус, что перспектива выпить коллекционного шампанского с небесным созданием кажется мне чем-то само собой разумеющимся? А ведь мне сейчас следовало бы мчаться в «ягуаре», унося ноги от Жоржа Шенева. Я бросил ломать голову над тем, что со мной происходит. Отдаться на волю событий, особенно если события эти — коллекционный «Рэдерер» и красивая женщина, я умею как никто. Жизнь полосатая, приступы паранойи чередуются с блаженной негой.
А сейчас как раз наступил час удовольствия. Вернулась Сигрид с подносом. Она откупорила «Рэдерер» 1991 года и протянула мне заиндевевший бокал. Звук льющегося шампанского — предвестник счастья. Теплый летний вечер, хозяйка в коротком платье, открывавшем ноги, достойные Скандинавии. Хватило бы и меньшего, чтобы Стокгольмский синдром был обеспечен. Я чокнулся с ней («За Бисквита, который подает нам пример!») и выпил порцию пузырьков из чистого золота.
— Вам нравится? — спросила Сигрид.
— Сойдет.
Она рассмеялась.
— Вы выглядите очень счастливой, — заметил я.
— Я под впечатлением выставки в Токийском дворце.
«Надеюсь, она не станет вешать мне на уши музейную лапшу», — взмолился я про себя. Но она осталась глуха к моему внутреннему протесту и продолжала:
— Выставка называется «Миллиард лет — одна секунда». Речь идет об ощущении времени…
— По названию нетрудно догадаться, — досадливо фыркнул я.
Словно и не заметив моей реплики, Сигрид гнула свое:
— Там много интересного, но одна вещь меня потрясла. Ей посвящен целый зал. В тысяча восемьсот девяносто седьмом году экспедиция на воздушном шаре отправилась к Северному полюсу. На борту были двое мужчин и женщина; им предстояло снимать на кинопленку и фотографировать виды для будущих научных работ. Через три дня связь с ними была потеряна, установить их местонахождение не удалось, даже следов не отыскали. Прошло тридцать лет, и по чистой случайности в расщелине, куда упал воздушный шар, нашли их тела. Женщина держала в руках кинокамеру: она снимала до самого конца.
«Должно быть, пальцы свело от мороза, иначе она выронила бы камеру», — подумал я, сам не понимая, почему зацепился за эту деталь.
— В этом зале показывают в режиме нон-стоп снятый умирающей фильм. На экране не видно, можно сказать, ничего: бесконечная белизна, местами в черных брызгах, которые в музейном описании странно названы визуальными помехами: их объясняют возможными повреждениями пленки — от холода, от времени. И больше ничего. Уж поверьте мне: я два часа не могла уйти из этого зала. Я готова признать, что черные пятна — дефекты пленки, и совершенно уверена, что именно это, белизну без очертаний, снимала женщина. Никогда ни один фильм не потрясал меня до такой степени. Живой человек, вместо того чтобы попытаться спастись, запечатлел свидетельство последних часов своей жизни.
— Вы находите, что это хорошо? — спросил я, сознавая, что поведение неведомой женщины очень напоминало мое, с той лишь разницей, что я не снимал.
— Не знаю, хорошо или нет, но я эту женщину понимаю. Она, наверно, решила — и была права, — что попытки спасти свою жизнь бессмысленны там, где она находилась. Но поразительно, не правда ли, что она при этом снимала? Я думаю, ее так ошеломил этот мир белизны, что захотелось запечатлеть его навечно. Наверняка она надеялась, что, рано или поздно, когда найдут ее тело, пленку посмотрят. Поделиться впечатлением — это было ее последнее предсмертное желание. Она мне нравится, эта рисковая женщина. Как же надо верить в людей, чтобы вложить остаток сил в столь эфемерное завещание! И всего прекраснее то, что вера ее оправдалась сверх самых смелых ожиданий, ведь эта женщина наверняка и мечтать не могла, что снятый ею фильм будут показывать в режиме нон-стоп в зале Токийского дворца в Париже.
— Да, но все же на временной экспозиции, — хмыкнул я.
— Эта история примирила меня с человечеством, — закончила Сигрид со слезами на глазах.
Я понимал ее чувства, но поддаваться им не хотел. Пошатнуть ее веру в человечество мне было легче легкого, только выбирай: открыть ей, что ее благоверный работал на шайку подонков, которые теперь хотят убить меня, что мы оба, она и я, всего лишь пешки в непонятной нам афере, а единственным оправданием ее муженьку может послужить тот факт, что он мертв.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу