Бориc Виан - Катавасия в Анденнах

— Револьверы при вас? — гаркнул Майор.

— Так точно, — ответил Серафимьо.

— Сдайте оружие, — приказал Майор.

Он вынул обоймы, удостоверился, что в дулах не осталось шальных пуль, и вернул револьверы их владельцам.

— Так оно безопасней, — пояснил Антиох. И товарищи по оружию с ним согласились.

Вся четверка уселась в первоклассный лимузин, и Антиох снова въехал в ворота на скорости семьдесят миль в час, но теперь уже задом. Головокружительный вираж, и машину занесло и вынесло на бульвар.

— Куда едем? — осведомился Антиох по прошествии пяти минут.

— Сюда, — отвечал Майор. — Приехали. Автомобиль припарковался у девяти этажной коробки, за стенами которой угадывался кишащий жильцами муравейник.

В то мгновение, когда Майор — единственный, кто вышел из машины, — скрылся в здании, навстречу ему по железобетонной лестнице спускалась одетая в униформу и вооруженная до зубов сотрудница одного из учреждений социального обеспечения. Он не удостоил ее внимания и поднялся на шестой.

На двери гофрированного железа висела вырезанная из шляпной коробки табличка, где при большом желании можно было разглядеть следующие слова:

Херр ИСААК ЭДЕМВРАЙ Антиквор

Изо всей мочи пнул Майор железяку ногой и прошествовал в квартиру сразу после того, как дверь упала в отключке.

Исаак читал Талмуд в переводе совсем еще зеленого краснобая на самый чернушный блатняк и дошел до белого каления, поскольку страдал дальтонизмом.

— Здравия желаю! — рявкнул Майор.

— А сам как? — переспросил Исаак.

— Почем нынче такие трахтрахфейчики? — забросил удочку Майор.

— Так я тебе и сказал, — проворчал антиквор.

— Не мусоль! Я тороплюсь.

— Это липа, на минуточку, — испустил вздох Исаак через четверть часа. — Со всеми вычетами за него уже дадут не больше одиннадцати лимонов-шлимонов.

— Зеленых? — добавил Жак.

— Чтобы да так нет. Фунтов! На минуточку, стерлингов. Если таки будешь толкать, возьму за пятьдесят франков.

— Черта лысого, — проворчал в свою очередь Майор. — Никому ни слова, — веско присовокупил он.

— Уже как водится, — сказал Исаяк.

— Не возражаешь? — проговорил Майор, вытаскивая автомат. — Так мне будет СПОКОЙНОЙ.

Он разрядил оружие в Исаака, который бурчливо похрюкал еще несколько секунд и затих.

— Бывай, старина, — сказал на прощанье Майор.

— Прижми железку! — приказал Майор, снова влезая в Кадиллачку.

Антиох бросил сцепление, и тачка совершила устрашающе гигантский скачок вперед.

— Сегодня вечером нам кровь из носа надо быть в Байонне, — сообщил Майор. — Сейчас одиннадцать утра. Газуй!

— Успеем, — дал краткий ответ Антиох.

Шесть часов спустя они въехали в Шартр, немножко не уложившись в намеченный график, так как задержались в пути ровно на пять часов сорок две минуты, чтобы чуток подзаправиться.

Кадиллачка катила себе с музычкой по дороге в Орлеан, когда начался джаз и на горизонте возник аэроплан. При ближайшем рассмотрении это был последний писк моделей истребителя, и догнать легковушку для него было раз плюнуть.

Антиох нажал грибовидную педаль акселератора — «поганку», какботают по фене бандюги, — и автомобиль замедлил ход, ибо педали управления располагались в произвольном порядке на случай угона, чтобы сбить с толку похитителей, за которыми, кстати, всегда нужен глаз да глаз.

Самолет пронесся на бреющем полете впритирку с шоссе, и очередь из пулеметного ствола разнесла в щепки кору узловатого дуба-великана, глубоко впечатав в его ствол буквы Д. А. А потом он принялся метать над машиной мертвые петли.

Майор взялся за ручку корзинки с аппаратом Морзе и послал в эфир несколько отрывистых сигналов, причем Адельфину они показались тарабарщиной. Да и где уж ему, моржу ушастому, было уловить хоть словечко, когда он не знал азбуки. Телеграфный же аппарат в Кадил-лачке был передатчиком с на удивление мощными выходными данными и легко перекрывал те трубные звуки, что неслись из глотки Серафимьо, который заодно сходил по-маленькому не сходя с места.

В следующий миг истребку надоело летать вокруг да около, и, набрав высоту, он стремительно растворился в облаках.

Погода стояла — чудесней не придумаешь. На ясное до дна сине-зеленое небо просто невыносимо было смотреть. Вот отчего им любовался только близорукий Адельфин. Для остальной троицы погода была как погода, и точка. Далеко-далеко было слыхать, как перепелки на дубах свистели и свиристели на зубах хрустели, а может, и наоборот.