Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Каннани была пятисотой, но за этим номером следовало еще несколько сот. Глянешь с одного конца в другой — и все сливается. Сонби раскраснелась и внимательно следила за нитями, вытягиваемыми из котла. Каннани уже успела ошпарить руку кипятком. На ярко-красных пальцах вздулись белые водяные пузыри.

— Каннани, дай я попробую! — Сонби прильнула губами к ее уху.

Под ухом Каннани, словно капельки росы, проступил пот. Каннани с улыбкой посмотрела на Сонби и покачала головой, продолжая выбирать нити и прикреплять их к фарфоровым иглам.

— Только пришла, а хорошо работаешь, — услышала она. Глянула — а это надсмотрщик стоит напротив и присматривается. Обратил внимание и на Сонби.

— Скорее учись... Будешь работать быстро, хорошие деньги будешь получать.

Слушая надсмотрщика, Сонби смущенно притихла, теперь же совсем растерялась. А надсмотрщик все стоял и искоса поглядывал на ее румяные щеки.

В это время ярко вспыхнул электрический свет. Сонби испуганно посмотрела на лампочку, потом глянула вокруг и увидела множество разных машин и толпящихся возле них работниц.

«Что ж я-то, совсем уж дикая, что ли?» — подумала она и почувствовала, что ее самолюбие задето.

— Сонби, попробуй-ка! — предложила Каннани, будто угадав ее мысли.

Сонби схватила конец нити, но руки дрожали и не слушались ее.

— Тихонько! Нитка оборвалась!

Каннани нажала на педаль, и машина остановилась. Она продела конец нити в иголку и скрепила с другим концом.

— Если нить оборвется, вот так надо связывать. Смотри, Сонби! А чтобы остановить машину, нужно сделать вот так.

Тут, словно вихрь налетел, раздался звук сирены. Сонби широко раскрыла глаза.

— Сонби! Гудок сирены означает, что нам пора уходить, наше место займет ночная смена и продолжит работу.

Не успела она договорить, как нахлынули работницы ночной смены. Каннани быстро остановила машину, вынула намотанные катушки и присоединилась к выстроившимся перед контрольным пунктом работницам.

— Сонби, пойдем! Пора уже!

На фабрике снова, словно ветер, зашумели, загудели машины.

Сонби пошла за Каннани. Зазвенел колокольчик в столовой.

— Пойдем скорей! Звонок обедать зовет, наверно.

И Каннани тоже плохо еще знала жизнь общежития, не постигла всего. Когда они подошли, сотни работниц уже заполняли столовую, которая занимала весь подвал общежития. В прямоугольной комнате отовсюду поднимался пар. Во всю длину тянулись четыре ряда деревянных скамей. На них, радуя глаз, были аккуратно расставлены миски с рисом и пиалы. У подруг разыгрался аппетит. Взяли ложки, попробовали: рисовая каша, несомненно рисовая, но какая-то сухая и отдает чем-то вроде керосина. Каннани посмотрела по очереди на Сонби, на Инсук. Те тоже переглянулись.

— Что это за каша? — раздались недовольные возгласы из дальнего угла.

Если бы хоть соус был вкусный, еще можно было бы есть, так и он пересоленный и отвратительно пахнет свежей рыбой. У них сразу пропал аппетит, хотя в животах и урчало от голода.

Многие из работниц съели для виду по нескольку ложек и с глазами, полными слез, отставили миски. Работницы же, которые работали на фабрике давно и уже привыкли к этой каше, заворчали:

— Видно, не очень-то проголодались! Раз попали сюда, придется вам есть эту аннамскую кашу! Вот поголодаете деньков сто — посмотрим! Что бы стали мы делать без аннамского риса?

Вначале, отведав этой тухлятины, они тоже дней десять страдали животами, а потом ничего, притерпелись. Постепенно желудки их свыклись с этой пищей, а запах свежей рыбы уже не казался таким неприятным. Теперь они знали, что голодный человек съест даже несъедобное!

Не прошло и часа после обеда, как в общежитии вновь раздался звонок.

— Это еще что значит? — удивленно обратилась Каннани к одной работнице.

— Не знаешь? Это зовут в вечернюю школу... Скорей все на занятия!

— А не пойти нельзя?

— Ни в коем случае! Странно! А разве ты не хочешь учиться? Пошли, пошли!

И она засеменила мелкими шажками. По губам Каннани пробежала улыбка, и она оглянулась на подруг.

Хотя Сонби и проголодалась, но слова «вечерние занятия» заставили ее подняться. Сразу вспомнилось ей, как обещаниями послать учиться подкупил ее Токхо, а потом обесчестил. Уняв дрожь в ногах, она вслед за другими вошла в лекционный зал.

За кафедрой стоял в темных очках тот самый надсмотрщик, который днем похвалил Каннани. У него постоянно дергалось веко, и очки он носил, по-видимому, для маскировки этого недостатка.