Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Мать Окчоми разъярилась и, осыпая ударами, катала по полу покорную, словно овца, Сонби. Сначала Сонби чувствовала боль и стыд, а потом уже не ощущала ничего, и в помутившемся сознании ее сохранялось только одно: скорей бы умереть, избавиться от этого позора, от этих мук, покинуть этот страшный дом! Боль в душе ее как будто уменьшилась от этих побоев.

Мать Окчоми, устав наконец, отступилась и привела в порядок голову.

— Эй ты, убирайся сейчас же! Я тебя за родную дочь считала... Если бы имела хоть каплю разума, то должна была ценить, а ты... Я хоть и молчала, а все твои проделки знаю! У-у, беспутная! Убить тебя мало!

— Мама, стыдись! Неужели отец мог себе позволить такое? И у этой на уме другое... Тогда с Синчхолем ночью зачем встретилась?.. Зачем?! — подступила Окчоми к Сонби. — Сговорились, не иначе! Наверняка у нее с Синчхолем что-то было! С виду глупенькая, тихоня тихоней, а себе на уме... — выпалила она в конце концов.

Окчоми тщетно старалась забыть Синчхоля, но тем сильнее его ненавидела, и каких только догадок не строила о нем! Она подскочила к Сонби и ударила ее по багровой, словно окровавленной, щеке. Забившись в угол, Сонби думала только об одном: хоть бы пришла смерть.

И тут неожиданно в кухню вошел Токхо.

— Что происходит?

— Папа, — заговорила Окчоми, — я хоть и молчала до сих пор... Эта дрянь, кажется, имела с Синчхолем связь.

— Что? С Синчхолем? — выпучил глаза Токхо. — Ты точно знаешь?

— Наверняка! Тогда ночью эта девчонка встретилась с Синчхолем, и они о чем-то оживленно беседовали. Мало того, даже когда мы в Сеул поехали, разве он не старался взять туда эту тварь? Тогда я не догадывалась, что между ними что-то было, а теперь мне это яснее ясного!

Окчоми снова набросилась на Сонби.

— Ну говори, спала с Синчхолем? Не скажешь — прибью!

Токхо свирепо уставился на Сонби. Досаднее всего ему было, что он-то, полагая, что она с весны носит в себе его дитя, только и думал о том, чем бы ублажить да повкуснее накормить ее. Сонби посмотрела на Токхо, и в ее до сих пор сухих, горячих глазах сверкнули слезы: ведь только он знает, как они несправедливы к ней.

Токхо подступил к Сонби:

— Ты в самом деле спуталась с Синчхолем? А?.. Дали девчонке волю, а потом меня, непричастного, виноватым делают, ха-ха! Мать честная! Меня подозревала, — обратился он к жене, — а ты вон у нее спроси. А-а, раз она давно уже с этим хлюстом Синчхолем спуталась, да из-за Синчхоля и в Сеул-то хотела уехать, стала бы она со мной-то? А ты человека без оснований подозреваешь... Что теперь скажешь, а? Да вы ели сегодня что-нибудь? Куксу кушали? — поспешил он переменить разговор.

Токхо было неловко стоять лицом к лицу с Сонби, он взял жену за руку и потащил в комнату.

— Сейчас же убирайся, чтоб духу твоего не было в нашем доме! — крикнула Окчоми и последовала за родителями.

Сомнений не оставалось: она должна уйти. Даже Токхо, единственный, кто мог бы заступиться за Сонби, так явно лгал сейчас. Она знала, все это только для того, чтобы избавиться от нее.

«Хорошо же!» — подумала Сонби, направляясь в свою комнату. Ее душила злоба, она дрожала, но ни единой слезинки не выкатилось из глаз.

Сонби повалилась на узелок и стала ждать темноты.

Ночью с узелком под мышкой вышла она из дома Токхо. Кругом — непроглядная тьма. Дождь, зарядивший с полудня, теперь прекратился, подул свежий ветерок. Сонби шла по дороге, ведущей в уездный город, легкий ветерок приятно холодил ее пылающие щеки. На восточной стороне неба сверкнула молния и на мгновение ослепительно ярко озарила горы. И вслед за вспышкой молнии загремел гром.

Прежде Сонби обомлела бы от ужаса, а теперь она даже не испугалась. В ней созрела решимость, и она презирала смерть.

По обеим сторонам дороги, колеблемое ветром, шумело густое просо, гаолян. Словно сквозь сон слушала она шум набегающих волн, и ей чудились звуки пианино. Эти звуки жалили сердце Сонби. Она представила себе, как Окчоми играет, и заткнула уши. Неожиданно послышался визг, и что-то метнулось под ноги Сонби. Она испуганно остановилась. Но сейчас же разглядела Черныша, которого всегда кормила кашей. Сонби порывисто обняла Черныша и заплакала. Черныш завилял хвостом, заскулил и лизнул ее в щеку.

— Черныш! — Сонби прижалась к нему щекой и опустилась на землю.

А вдали в деревне мерцали огоньки. Они отражались в ее глазах, словно цепочка, порванная на мелкие звенья. Огоньки напомнили ей свет лампы, при котором смотрела она на умирающую мать.