Поль-Лу Сулитцер - Ханна

— Пожалуйста…

— Не будем спешить. Всему свое время. К тому же у дамы вообще не должно возникать желания близости с мужчиной, это противоречит правилам. Порядочная женщина не знает удовольствия — так поется в одной из французских песен. Тринадцать, четырнадцать… — все! Пятьдесят три пуговицы. Не вздумай двигаться — это приказ.

Наконец он очень медленно и нежно начинает спускать платье сначала с одного плеча, потом с другого. По мере того как платье сползает все ниже и ниже, он следует за ним кончиком языка.

— Ханна, распусти, пожалуйста, волосы. Я и сам бы это отлично сделал, но мне нравится смотреть, как движется твоя грудь, когда ты поднимаешь руки. Это просто превосходно. Не спеши, пожалуйста, у нас еще без малого четверть часа. Я видел у Климта рисунки: ты, должно быть, позировала ему полуобнаженной.

— Только грудь, да и то…

И это для него слишком. Больше ты не будешь этим заниматься.

— Теперь в ход пошли его руки. Длинные пальцы наконец оторвались от бедер, поползли к животу. Он повернул ее лицом к себе и сказал слегка охрипшим голосом:

— У моей жены самое прекрасное в мире тело, но сколько же на ней юбок!

Очень умело, с деланной небрежностью он развязывает последние тесемки и приспускает платье, пять нижних юбок из муслина и кружевные панталоны. Почти весь ее живот обнажен, лишь самый его низ остается прикрытым. Тадеуш касается живота сначала щекой, потом губами и языком. Она послушно держит на весу свои распущенные волосы, слегка задыхаясь от его ласк, откинув голову.

— Тадеуш, я хочу сейчас…

— Не спеши.

Он берет ее на руки и несет к кровати, с которой снимает грелки, наполненные углями. Кладет не сразу, сначала долой все это: платье, пять юбок и кружевные панталоны. А еще же резинки и чулки…

— Ты меня сводишь с ума.

— Надеюсь. Впрочем, мы и так с тобой сумасшедшие. Она хочет помочь ему раздеться, но он заставляет ее лечь и ждать. Наконец и сам ложится рядом. Она жадно прижимает его к себе, тянется к его губам.

— Возьми меня.

— Еще не пробило полночь. А в твоей программе…

— Возьми меня.

Он приподнимается на локтях и смотрит в ее лицо, освещенное колеблющимся пламенем свечей, которые ни он, ни она не захотели гасить. Качает головой.

— Это предложение, пожалуй, заслуживает внимания.

— Я тебя ненавижу.

— Я тебя тоже. Правда, очень нежно для начала…

— Я боюсь, — говорит он, — что мы перебрались в другой век, так и не заметив этого.

— Который час?

Она словно изголодавшись, без устали покрывает поцелуями все его тело.

— Ханна, как ты могла заметить, часов на мне нет.

— Ну так найди их.

— Он тянется за своей одеждой, но не достает до края кровати.

— Эта штука больше, чем площадь Пратера. Ханна, где ты, черт возьми, ее нашла?

— Сделали по заказу. Когда у тебя муж ростом под небо, это нужно учитывать.

Он все-таки добирается до своих брюк, шарит в карманах, а она нежно покусывает его. Ага, вот они, часы.

— Уже почти четыре! Как быстро летит время. Ханна, да остановись же ты наконец!

Смеясь, она произносит:

— Что, изнемогаешь?

— Мадам, я взываю к вам о передышке.

Она садится ему на живот, продвигается выше и, наклонившись, закрывает его лицо своими волосами, словно пологом палатки.

— Когда ты полюбил меня?

— А я и сам не знаю. Может быть, это случилось в Варшаве, в книжной лавке на улице Святого Креста, когда ты вопила, чтобы тебе показали томик Лермонтова. В тот раз ты тоже пыталась меня обмануть.

Ее глаза широко раскрываются от удивления.

— Ты не поверил, что мы встретились случайно?

— Это зная-то тебя? Да ни на секунду.

— А я и не заметила…

— Ну, с тобой такое не часто случается.

— Тадеуш, а что было бы, если бы я не наврала тебе тогда, в Варшаве? Как ты говоришь, не усложняла простые вещи?

— Не знаю.

— Да нет, ты все определенно знаешь.

— Хорошо! Мы с тобой поженились бы к концу моего курса в университете. А может, и раньше. Ты бы не уезжала в Австралию, у тебя не было бы других любовников, кроме меня, и мы жили бы в Варшаве. Я бы стал адвокатом, в перерывах между процессами писал бы что-нибудь, и у нас с тобой были бы дети.

— И мы не потеряли бы зря эти годы.

Она тихонько заплакала: "А ведь он прав, Ханна, тысячу раз прав!"

— Ханна, я люблю тебя. Это навсегда.

— Они у нас еще будут.

— Дети?

— Да. Самое меньшее — трое.

— Ты уже, конечно, знаешь даты их рождения и их пол. Или этого ты не можешь рассчитать?