Стив Эриксон - Явилось в полночь море

Луиза решила бросить грузовик в Сан-Франциско, там сесть на автобус до Сакраменто, а оттуда на попутках добраться до Давенхолла, к дочери. Теперь она поняла, что это судьба таинственным образом вмешалась в происходящее, тайно толкая ее к дочери, несмотря на все ее сопротивление. Не раз она задумывалась, а хватит ли у нее мужества сесть на паром через реку и преодолеть последний отрезок пути, так как в тот раз, много лет назад, когда дочь, еще маленькая девочка, стояла на другом берегу реки в своем голубом платьице, мужества у нее не хватило. В такие моменты Луиза и чувствовала, как оттягивает встречу, и в ответ гнала себя к этой встрече еще безжалостнее, – и, вот так безжалостно подгоняя себя, по приезду в город она направилась прямиком к автобусному вокзалу, запарковала грузовик и пошла покупать билет.

Однако в этот день автобусов на Сакраменто больше не было. Следующий автобус по расписанию отправлялся в десять тридцать утра. Луиза уселась на автовокзале, собираясь провести ночь здесь, и какое-то время спокойно рассматривала голубой уголок Календаря, взятый из дома в Лос-Анджелесе, и дату на нем. Но ей не давал покоя оставленный снаружи грузовик с последними предательскими тарелками, и потому она решила отогнать его. Но тут ей пришла в голову мысль: лучше оставить грузовик в гараже того отеля, от которого у нее был ключ. Если девушка из Лос-Анджелеса захочет получить свою машину обратно, то скорее найдет ее там. Поэтому Луиза сложила кусок Голубого Календаря, сунула обратно в карман кожаной куртки и в телефонной книге нашла адрес отеля. С того времени, когда она жила в Сан-Франциско сразу после рождения дочери, она смутно помнила, что главная улица, идущая через китайский квартал, называлась Грант. Луиза пошла к грузовику и села в кабину. Когда она добралась до отеля, уже была ночь.

Но там не оказалось никакого гаража, только стоянка перед входом. Если машины оставляли на стоянке, зачем же ключ от гаража? Она внимательно осмотрела ключ, убеждаясь, что это тот самый отель, и вдруг от таблички с названием отеля у входной двери ее глаза пробежали по стене наверх, и до нее дошло, что, возможно, «П» означало вовсе не «паркинг». Луиза все разглядывала окна на верхнем этаже, пытаясь определить, есть ли там свет, или комнаты пустуют, а из головы не выходила мысль о том, как странно Кристин сказала о неведомых ей приятных снах – почему-то это звучало так зловеще и загадочно, словно какой-то секретный шифр, – и ей вспомнилось, как она проснулась в то утро в доме на Голливуд-Хиллз, а рядом на столике лежали ключи, и вспомнилась та мысль – знание, забывшееся сразу, как только возникло. Но возможно, главной мыслью в ее голове было то, какой старой она чувствовала себя, лежа на диване, и какой старой почувствует себя, снова ночуя в грузовике или на автовокзале.

И вот, после всех этих размышлений, Луиза бросила думать о чем-либо вообще, а просто, подчинившись какому-то импульсу, оставила грузовик, где был, и прошагала мимо Драконовых Ворот, ведущих в чайнатаун, мимо старых китайских грез, китайской болтовни и громыхания гонгов, вошла в двери отеля, пересекла холл и вошла в лифт, где ключ точно подошел к замку с надписью «Пентхауз». Она повернула ключ, и двери сомкнулись. Прислонившись к стене лифта, Луиза закрыла глаза и не открывала их, пока не услышала, как двери снова разъехались.

Двадцать лет спустя, в десятилетие, живущее исключительно задним умом, старик открывает глаза, его мозг проделывает последнее необъяснимое вычисление, и он видит, как все координаты схлопнулись к нулю.

Он сидит в окружении карт, развешанных по стенам ветхого, под снос, пентхауза. Карты мира, карты каждого континента, карты океанов и карты горных хребтов. Карты, которые он коллекционировал более шестидесяти лет, с детства, карты, над которыми работал более сорока лет, с тех пор, как стал профессиональным картографом. Почти все карты древние, многие устарели, побурели с краев и расползлись по швам, вдоль которых их складывали и опять разворачивали, снова и снова, как это всегда бывает с картами. Карты – единственное, что у него осталась, он держит их в коробке для обуви, которую таскал за собой всю свою жизнь.

Кроме карт, старика окружают клочки бумаги, на которых он делает бесконечные вычисления уже, кажется, несколько дней, хотя на самом деле еще не прошло и сорока восьми часов. Вычисления переводятся в координаты на картах. Тайна координат так захватила его, что он совсем не спит, и теперь его слегка лихорадит. Сегодня он не выходил за продуктами и в конце концов проголодался. Он ничего больше не делал, лишь сидел в разваливающемся пентхаузе на крыше ветхого, под снос, отеля, глядя на карты и отмеряя широту и долготу, иногда выглядывая в окно и снова возвращаясь к картам в возрастающей злобе на загадку координат.