Стив Эриксон - Явилось в полночь море

Они всегда были одинаково некомпетентны во всем. Возможно, в глубине души Луиза верила, что их некомпетентность проявится и тут. Но тут Митч единственный раз в жизни проявил чудеса компетентности, выбрав на роль крайне наивную восемнадцатилетнюю девушку по имени Мари, которая приехала в Нью-Йорк из Миннеаполиса в надежде стать актрисой мюзикла. За день до съемок Митч записал ее на просмотр в заброшенном здании Бруклинского автовокзала. Там девушку связали, заткнули ей рот, завязали глаза и голую повесили за руки на крюк в кладовой, на сутки, в то время как вокруг нее разворачивались обширные дискуссии о том, что делать с телом после съемки. После этого Мари оказалась достаточно компетентной для их проекта, даже более чем компетентной – в ней сквозило вдохновение. Фильм, или расходившиеся о нем слухи, поразил всех, и превзошел самые несбыточные мечты Митча, и слишком хорошо подтвердил ожидания Луизы. Но, возможно, он не всех поразил настолько, насколько нужно было. Возможно, любую эпоху, способную порождать подобные феномены – а все эпохи, в конце концов, порождали подобные феномены, если вспомнить римские стадионы, где зрители радостно наблюдали, как львы рвали на куски мужчин и женщин, – нельзя поразить до основания. На какое-то время Мари из Миннеаполиса просто исчезла, а когда полиция арестовала Митча и Луизу по подозрению в убийстве и этой парочке понадобилось предъявить девушку, чтобы оправдать себя, они задумались, не оказались ли чересчур компетентны.

Митч и Луиза отсидели в тюрьме четыре дня, пока девушка не объявилась. С одной стороны, она была в полном эмоциональном и психическом помешательстве, вследствие чего парочке предъявили ряд новых обвинений, не самым страшным из которых было похищение и истязания, а с другой стороны, окружной прокуратуре в конечном итоге пришлось признать, что показания жертвы слишком сбивчивы и бессвязны, чтобы завести дело, а других свидетелей не нашлось.

– Хотелось бы спросить, что вы за животные такие, – сказал следователь, пришедший их выпустить, – но, скорей всего, будь вы способны ответить, вас бы здесь не было и ничего подобного не случилось бы.

Митч был вне себя от радости. В подземке по дороге домой, в Виллидж, он снова и снова убеждал Луизу: это успех, теперь они прославились.

Луиза курила и смотрела в окно вагона на черные стены туннеля. К горлу, как желчь, подступила злоба на говорившего с ними полицейского. Четыре дня в тюрьме она убеждала себя, что с ней все в порядке и что она сыта по горло всем этим дерьмом, включая и Митча, и полицейских, и эту тихоню из Миннеаполиса, слишком тупую, чтобы вообще жить в большом городе. За четыре дня в тюрьме Луиза почти убедила себя, что во всем случившемся виноват кто угодно, но только не она. Когда они пришли домой, она была в изнеможении. Митч хотел заняться сексом, но Луиза злобно его оттолкнула. Ей хотелось спать, и она уставилась на кровать, где Митч, как всегда, дурачился с камерой, а она все думала, как ляжет и уснет, но вместо этого сидела в кресле, загипнотизированная перспективой сна, пока, пригревшись в солнечных лучах из окна, не задремала, но через несколько секунд вздрогнула и проснулась.

Ей отчаянно хотелось спать, но и хотелось любой ценой избежать сна. Она продолжала будить себя, пока вечером не смогла больше удерживаться. Когда она уснула в кресле, ей приснился сон о Мари из Миннеаполиса, который, как Луиза все это время прекрасно знала, ждал ее за порогом тюрьмы, сон свободы, не ограниченный ничем. Ей приснилась Мари из Миннеаполиса, и она проснулась в слезах. Этот сон снился Луизе снова и снова в следующем году, пока однажды утром, ранней осенью 1978 года, сидя в том же кресле и читая газету, в то время как Митч на той же кровати так же валял дурака со своей камерой, она не отложила газету и не пошла в уборную, где ее вырвало, и тогда для Лулу Блю началось собственное тайное тысячелетие.

Митч тут же предположил, что она беременна. Когда Луиза вышла из уборной, он только взглянул на нее и сказал в крайнем раздражении:

– Черт, ты беременна.

Бледная, вся в холодном липком поту, она вернулась в кресло и уставилась в окно, откуда десять лет назад услышала далекий звук выстрела. Внимание Митча снова переключилось на камеру, и он бесцеремонно проговорил:

– Я знаю одно место, где мы сможем от этого избавиться.

– А может быть, я не хочу избавляться, – через какое-то время сказала Луиза.

– О чем ты говоришь?