— Вова, выручи курткой, у тебя их до хуя, а мне таскать нечего, последний раз прошу. Оставь о себе хорошее воспоминание.
— Ты заебал, хуй тебе, а не куртка! Я в ней работать буду.
— Отольётся тебе, Вова, это говном, что ты охуеешь, сука, запомни мои слова.
— Да-да, пока, — и дверь закрыл.
* * *
Побрёл я с копеечками на секонд-хенд на Удельную, купил себе уебанское клетчатое пальто, за пять, что ли, рублей. Очень мне было плохо тогда, противно было это пальто таскать, по этому поводу даже гоголевскую «Шинель» перечитал в припадке духовно-физического единения с Акакием Акакиевичем. Через неделю обновлённый Вова снова развёл костёр и напал на врача, снова дурка на два месяца.
Через месяц Вова пришёл на сутки из «Скворцов» домой, помыться. Позвал в гости, и я зачем-то пошёл. Орёт музыка, дверь в квартиру открыта нараспашку, Вова курит Marlboro Gold на лестнице. Говорит, что проходит спецподготовку для наёмных убийц, ага.
— Ты думаешь, это дурка? Нихуя, там столько нормальных людей. Скоро у меня всё будет, джип будет, мы там курим только Marlboro Gold — наёмные убийства, вот наше дело! Нас там столько! Реальных пацанов, которым теперь ничего не будет, кроме справки. Я теперь Бог!
— Бог ведь говорит «Не убий» вроде?
— Это людям говорится, вам, рабам. Или тебе, может, понятнее будет — я днём Бог, а ночью дьявол! Как Инь и Ян, читал Кастанеду? Тональ и нагуаль. Я понял непостижимое, оно аморально, и теперь у меня с ним нет никаких границ, Единая Воля.
Я всё понял и просто ушёл поскорее, стараясь не пересечься с папой и мамой.
* * *
То ли май, то ли июнь. Заходит Стенич, который тоже много раз захлопывал передо мной дверь, пытался душить и поливал говном в глаза и за, привёл с собой Вову. Вова тихий, очередной раз после больницы, вроде вменяемый. Пошли гулять в Удельный парк, как раньше. Разговор не клеится, а надо. Стенич говорит тему, с которой они зашли.
— Хуёвое у нас общение, и всем оно вредно. Вове от него плохо, мне тоже, тебе, наверное, тоже. Мог бы ты больше не звонить нам, и мы тебе тоже не будем. Давай прекратим общение.
На душе камень не только от Вовиного сумасшествия, корни которого в его семейных травмах, осложнённых съеденными килограммами сушёных поганок. Плохо от психиатрического рецидивиста Стенича, превратившегося из остроумного, самоироничного панка в законченного параноика, — но одновременно светило солнце, начиналось лето, и поскольку всем было нечего сказать, никто ничего и не говорил. Все трое остро чувствовали, что развязывается наш кармический узел, и стёжки-дорожки наши, возможно, расходятся навсегда.
Мы сели в парке неподалёку от огромной лиственницы и зачем-то хотелось пережить этот момент максимально глубоко, сделать что-то необычное. Мне захотелось залезть на эту лиственницу, Стенич выразил сомнение, Вова промолчал, зная, что я смогу. Я залез на неё, широкие ветви изнутри выглядели как структура в форме яйца, я в яйце. Посмотрел сверху на ребят, молча сидящих на скамейке. Деревья — это моё место силы, но я не стал об этом говорить, чтобы не провоцировать Вову на давно постылые эзотерические разговоры. Спустился. Пошли домой. Все чувствовали печаль и облегчение, особенно почему-то Стенич.
* * *
Вова на всё лето был увезён родителями на дачу. Случайно встреченный на улице Стенич рассказал полученную от отца информацию: Вова вегетарианствует, всех, кто ест мясо, обзывает мясоедами. Каждое утро бегает голый на речку купаться, короче, ему там нравится. Всё как будто хорошо.
С дачи он приехал только к ноябрю, встретились случайно. От побритого налысо, в длинном белом плаще и плеере, Вовы исходила какая-то плотная демоническая сила. Безумие так бросалось в глаза, что трудно было даже просто находиться рядом, и в этом безумии чувствовалась какая-то фатальная отрешённость. Поскольку брил голову он несколько дней назад, волосы начали отрастать, и голова Вовы стала отливать серебром, присмотревшись, я понял, что Вова сед, практически полностью сед, в двадцать два года.
Его сосед, Лёха, рассказал, что Вова каждый день в течение последних двух месяцев на даче собирал и ел поганки по четыре раза в день в геометрически прогрессирующей дозировке. С утра под грибами купался в замерзающей речке, потом под грибами занимался штангой, читал Кастанеду, писал стихи, рисовал шизофренические абстракции ручкой и ни с кем не разговаривал. Ещё полгода в больнице имени Степана Скворцова. Снова лето. И снова дело к осени.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу