Александра Созонова - Если ты есть

— Ты моя милая…

— Еще у тебя красивые руки. Сюрреалистические: длинные, худые, с выпирающим барельефом вен. Похожие на синие инопланетные деревья,

— В молодости я комплексовал из-за этих вен. А еще у меня нет затылка, знаешь? Тоже комплексовал. Вот пощупай.

Она проводила рукой.

— Правда…

— Хорошо, что волосы густые, незаметно.

— А к чему это?

— Не знаю.

Оторвав глаза от него, она поворачивается во внешний мир.

— Смотри! Как тебе эта дама?

— Какая?

— В малиновом кимоно.

— Ступни тяжеловаты. Сколько ни смотрю, все больше убеждаюсь, что прав был Пушкин. Насчет женских ног.

Она вытягивает ступню в легкой веревочной босоножке.

— А у меня вполне ничего… И лодыжка узкая. Он ласково похлопывает ее по колену.

— …А по-моему, симпатичная девушка. Может, закадришь ее?

— ?

— Или другую какую-нибудь. Я в сторону отойду, не буду мешать.

— Ты к чему это?

— Я вполне искренне. Давай я выберу тебе самую симпатичную.

— Чтобы ты меня зарезала потом — с твоей бешеной ревностью?

— Ты ошибаешься — я абсолютно не ревнива.

— В этом я уже успел убедиться.

— Да нет же! Я, наоборот, горда за тебя буду. Как за собрата. Да и мне полегче будет. — Она потупляет глаза. — Не будешь кадрить?

Он смеется.

— Стоит только представить, как это выглядело бы на деле! Обезьяна ты. Все бы тебе играть.

— И ничего дикого в моем предложении нет. До сих пор не можешь понять, что у нас с тобой не роман.

— Интересно?..

— Вспомни, с чего у нас началось. Кто свел меня с тобой? То-то! Мы не любовники, не возлюбленные, а… другое совсем. Скажем, две обезьяны, лезущие вверх. Но по разным лианам.

— Не любовники, говоришь?

— Убери свои руки, к бесу!.. Лезут лицом к лицу. Смотрят друг на друга. Им незачем бороться, меряться силой и ловкостью… Но и в объятиях они не сольются. Лезут. И если одна устанет, другая придержит ее за локоть. И если одна обернется вниз и похолодеет от страха, другая повернет ее голову за подбородок, чтобы смотрела в лицо. Не страшно… Да отстань ты от меня, в конце концов!

— Когда ты так трепешься, я забываюсь совсем…

Перед сном, выпроводив последних гостей, они сочиняли вдвоем пьесу.

В ней было два действующих лица: Он и Она. Идею родила Агни — пусть каждый говорит за своего героя, а начальную ситуацию и конфликт придумают сообща. Из сплетения двух противоположных натур, взглядов на жизнь, темпераментов — трудно вообразить больших антиподов, чем она и Колеев! — в их спорах и монологах вылупится гибкое, одухотворенное тело пьесы.

Согласно христианской традиции, Колеев делил свои состояния на телесные, душевные и духовные. (По этой терминологии с женой его связывала душевная близость, с Агни же — две остальные, что было ей весьма лестно.) Переняв эту его манеру, Агни заставляла свою героиню то и дело разделяться на три не слишком ладящие друг с другом ипостаси: Тело, Душу, Дух. Душа была весьма истеричной и вздорной дамой…

Порой Колеев отвлекался от написания пьесы, выхватывал записную книжку, уходил в свое. Агни сердилась. «Ну вот, опять песню пишешь! Пьесу надо писать, единоличник несчастный!» — «Знаешь, это у меня впервые — что пишу при ком-то. Ты меня вдохновляешь, и это удивительное состояние». — «Мне очень лестно. Правда, я сдуру продолжаю рассчитывать, что способна на нечто большее. Все генерирую и генерирую идеи, а ты сачкуешь. Я же хочу, чтобы оно получилось — наше с тобой детище!» — «Я хочу, чтобы у нас настоящее детище получилось. Мальчик». — «Да н> тебя! Я серьезно». — «И я серьезно. Знаешь, как я тоскую по своему будущему пацану! Да и девочке был бы рад безумно. Сколько женщин в любви клялось — ни одна не решилась».

Они говорили до утра. Засыпали, когда первые курортники шли купаться. Разматывали друг перед другом ленты своих жизней — вплоть до рождения, Агни чувствовала, как заселяется, расширяется ее душа: все, когда-то близкие Колееву люди, женщины, друзья, дети — иных она наблюдала воочию, других представляла по его рассказам: сумасбродные, талантливые, прекрасные — входили в нее, становились кровно родными. Он словно переливал в нее свой мир, сам изнемогая его изобилием, и она принимала радостно и благодарно, хотя и до встречи с ним заселена была людьми, симпатиями и враждами — по горлышко.

Окружающим они доставляли немало забавных минут. Когда ссорились. Вернее, когда ссорилась Агни, пытаясь отнять излишний, как ей казалось, стакан абрикосового самогона, изжелта-мутной гадости (Колеев, блаженно улыбаясь, растрепанный, слабо, но настырно отводил ее руки, просил налить себе снова, пока улыбка его не становилась совсем сияющей, а слова — такими ласковыми и большими, что не проходили уже из горла, и кто-нибудь из мужчин не вынимал его из-за стола и не укладывал в кровать, как ребенка…), или топя за непослушание в море.