Александра Созонова - Если ты есть

Вопрос «ты меня любишь?», приводивший к занудливым разъяснениям с ее стороны, Колеев задавал то и дело, но в общем-то совсем не нуждался в ответе. Он не сомневался в ее любви, как в любви всех, когда-либо соприкасавшихся с ним женщин, как в приязни и уважении толпы, крутившейся водоворотом вокруг него. Он задавал вопросы, а ответы слышал лишь те, что хотел, либо отвечал за собеседника сам. «Мы любим друг друга…» Он словно преображал окружающее потребно своей эгоцентрично-светлой натуре, пространство подле него искривлялось, становилось вогнутым, линии улиц, облаков, умов — устремлялись к нему, центру тяжести деформированного мира. Еще он походил на режиссера, пылкого деспота, раздающего роли актерам — приятелям и подругам, детски радующегося, если роль исполнялась с душой, удачно, и игнорирующего тех, кто играл плохо либо пытался доказать, что данная роль не его амплуа. В любой компании он становился апогеем — разговора, обаяния, смеха, — восходил пьяно-лохматым солнцем.

Еще одним ежедневным их ритуалом была прелюдия перед любовной близостью.

— Иди ко мне. — Он расслабленно протягивал руку со своей кровати. Покосившись в его сторону, она отворачивалась.

— Подруга… Иди ко мне.

— Не хочу.

— Хочешь.

— Не-а.

— Хочешь, но боишься признаться, что хочешь.

— Я ничего не боюсь.

— Знакомая фраза! — Он шевелит пальцами, пытаясь дотянуться до ее волос и шеи. — Ты моя радость…

— Я приду, если ты не будешь приставать. И мы просто обнимемся, как братья.

— Или как сестры.

— Сестренка… (мечтательно).

Зацепив ее ладонь своей, он тянет на себя.

— Обещаешь?

— Не буду, не буду.

Вздохнув, нарочито нехотя, она перебирается к нему.

— …Ресницы у тебя стали совсем белые на кончиках. От соли. На месте женщин я бы красил их не в черный, а в белый цвет. Белый-белый. Не могу насмотреться…

Она поднимает с тарелки, стоящей у изголовья, сочащийся, мятый персик. Надкусив, жалуется:

— Персики эти совсем осточертели. Какой-то тошнотворный вечный кайф…

Он мягко отбирает у нее персик… После она недовольно ворчит:

— Я не могу заниматься этим так часто. Да еще днем.

— Тебе разве не хорошо, девочка? Ты же счастлива. Она возмущенно размыкает его руки. Скатывается на пол.

— Сытое, обывательское счастье! Персики, пляж, шашлык, секс два раза в день, светская болтовня под кипарисами, коктейль-бар… Невыносимо! Он смеется.

— Действительно, вынести это сверх человеческих сил… Мне нравится, что каждый раз тебя приходится уламывать, как в первый раз. Вроде должно надоесть, а не надоедает. Я балдею от твоих игр.

— Я не играю. Я искренне.

— Ты искренне намереваешься меня уверить, что равнодушна к сексу?

— Не равнодушно мое тело. Но я и мое тело — не одно и то же.

— Ты игровой человек, не отпирайся. Так же, как и я. Мы очень похожи, и это здорово. И что бы мы с тобой были без игры, игры с безоблачным небом над головой? Когда не от чего защищаться и ничего не страшно…

Она пытается втащить разговор в серьезное русло.

— Обещай мне, что мы выберемся, хотя бы на неделю, в совершенно пустое место. Скалы, море… Ни души кругом. Вдвоем на диком берегу, у дикого моря. Может быть, будет шторм… Никаких пьянок, пустой болтовни, никаких лезущих обниматься с тобой дураков, ничего наносного, тщеславного — все настоящее. Настоящая вода. Настоящее солнце. Настоящие мы с тобой.

— Ладно, поедем. Если тебе так хочется.

— Ты всегда говоришь «ладно», но делаешь по-своему…

В дикое место они так и не выбрались, несмотря на все просьбы Агни. Ни дискомфорта, ни безлюдья — в больших количествах — Колеев не выносил. Напротив, чем больше людей, тем лучше. Он любил наблюдать текущий мимо многоцветный людской поток, расслабясь, не вовлекаясь в него. Взгляд — единственная ноша странника!

«Люблю вглядываться в лица — другие жизни интересуют в каком-то смысле больше, чем собственная, — при всем эгоцентризме… Иногда красивое или одухотворенное лицо как бы перечеркивает все твое существование, все свое делается неинтересным и незначительным — и какая радость тогда не „быть“, но лишь „видеть“!»

Обычно они устраивались ближе к вечеру где-нибудь на ступеньках, на бордюре аллеи, прямо на нагретых за день пешеходных плитах.

Отвлекшись от ярко-однообразной толпы, она рассматривала его в профиль.

— Единственное, что мне в тебе нравится, — это глаз. Правый. Ресницы тонкие, как паучьи ножки, золотистые… Я бы хотела вынуть его и заспиртовать. Носить на груди в прозрачной ладанке. Глаз любимого человека — защита от дурных сил.