Владимир Сотников - Пролитая вода

Тенишев долго не мог уснуть. Как хорошо, что в разговоре с Андреем они не упомянули об этом рассказе. А название у него неудачное – «История моего рассказчика». И вряд ли может быть лучше.

Весь день шел снег. К вечеру он прекратился, зажглись фонари, и воздух стал особенно прозрачным и неподвижным.

Тенишев быстро расчистил свой участок – двор, к которому примыкал чеховский дом, – и отнес лопату в бытовку. На обратном пути он остановился. Его внимание привлек огромный тополь, крона которого нависала над половиной двора. На самом верху одна ветка почему-то сохранила на себе зеленые листья. Глядя на эти листья, покрытые снегом, Тенишев вдруг просто и ясно подумал о том, что он уже жил однажды. Чувство своего прежнего существования прорезалось среди бесконечного потока ощущений так же, как эта живая ветка выделилась на фоне голой кроны.

«Да, жизнь идет, – думал Тенишев, – и никуда не исчезаешь, но почему, как верстовые столбы на дальней дороге, вспыхивают напоминания о ней? Лишь показалось на мгновение, что жил уже однажды, – и это чувство наполнило свежестью больше, чем самое глубокое рассуждение о смысле жизни».

По-новому зазвучал вечерний шум города: нетерпеливо, на одной ноте гудел электрическим нутром троллейбус на остановке, упруго влепился снежок в стену дома, чьи-то быстрые шаги и неразличимые слова усилились гулким эхом в подворотне.

Тенишев стоял, поворачивая голову по сторонам, запрокидывая ее вверх, словно торопился охватить все виденное и слышанное одновременно. Мимо прошли две девочки, оглянувшись на Тенишева, что-то сказали друг другу и весело рассмеялись.

Дома он переоделся и сразу же вышел на улицу. Повернул в подворотню, прошел по двору, в котором недавно стоял. Уже не поднимая головы, знал, что где-то вверху – живое гнездо из листьев и снега.

У чеховского дома стояли люди. Они держали странные предметы, похожие на зачехленные картины. Тенишеву показалось, что среди них он увидел ту девушку, которую когда-то проводил до дома. Что-то было знакомое в наклоне головы, но он не помнил ее лица, хотя часто пытался его вспомнить. Он остановился в стороне, не решаясь подойти.

И подумал, как знакома ему эта последняя минута нерешительности, как она проходит ощутимо и осязаемо физически, в ожидании действия или его отмены. «Чему быть, того не миновать» – название этой минуты, чем бы она ни завершилась.

Девушка, взглянув на часы, пошла по двору.

«Сейчас сорвется снег с ветки», – почему-то подумал Тенишев. Он догнал ее как раз под тополем.

– Простите…

В ее глазах был испуг человека, который ожидает опасности.

– Что вы? Что вам надо?

Это была она.

– Не бойтесь, я опять хочу помочь. Нести ваш сверток. Помните, недели две назад я проводил вас до дома?

Девушка вглядывалась в его лицо.

– О господи. Нервы. Действительно, вспоминаю.

Тенишеву показалось, что девушка смотрит на него с каким-то подозрительным внутренним размышлением.

Они пошли рядом. И Тенишев, не останавливаясь, стал подробно объяснять, как появился в этом дворе, – почему-то он стремился показать, что он ни в коем случае не искал встречи с ней.

– И если вы хотите, я уйду.

Она чуть заметно улыбнулась.

– И вы не знаете, как меня зовут?

– Конечно, нет.

– Анна. Простите, когда я услышала ваш голос, я думала о своем. Мне показалось… Но это не важно.

– Меня зовут Иван. А это картина?

– Да, здесь во дворе контора, занимается живописью. В некотором роде.

– Анна. Хочется добавить в скобках: так звали девушку.

– Как в протоколе.

– Нет, так представляли героинь в романах девятнадцатого века.

– Чем же вы занимаетесь?

– Как ни странно, учусь. На литературных курсах.

– Верю, – Анна улыбнулась.

– Еще бы сказали, как Станиславский: не верю. Зачем мне говорить о себе неправду?

– Вы смешной и какой-то наивный. И я не привыкла к вашей интонации. Вы меня простите, я в последнее время так много общалась с людьми, которые привыкли обманывать…

– Не общайтесь.

– По-моему, это уже невозможно.

Тенишев вспомнил ее отца-иностранца и осекся – опять он лезет со своими советами. Словно оправдываясь, он сказал:

– Я вот часто ловлю себя на том, что сам себя обманываю. Так что мы с вами похожи.

– Ну что вы! Это несоизмеримо. Как свобода и… несвобода.

Они подошли к знакомому подъезду.

– Знаете что, а ведь я могу пригласить вас зайти? Мы очень давно знакомы, и если вы не торопитесь…