Борис Екимов - На хуторе

Снова заплакали бабы. Чапурин поднялся, хозяин его проводил до ворот.

– А как же все это, – показал управляющий рукой на подворье, повторяя вопрос Солоничевых баб.

– Об этом лучше в голову не брать, – честно ответил Солонич. – Пьяным до смерти напьюсь, нехай меня увозят. Чтоб не видать.

– Ты завтра с утра косить? – спросил Чапурин.

– Нет, откосился, привез.

Чапурин поглядел на задворье. Даже сейчас, в ночи, темной тучею, заслоняя половину звездного неба, высился сена стог и пахло сенцом легким, степовым, какое всегда было у Солонича.

– Ладно, пойду.

– Ты заявление подпишешь? – напомнил хозяин.

– Подпишу, о чем разговор… Ох, Солонич, Солонич… – шептал сам себе Чапурин, шагая в темноте.

– Машина-то! – уже издали окликнул его хозяин.

О машине Чапурин забыл. Пришлось возвращаться. Он сел в нее, доехал до дома, поставил во двор. Как доехал, как поставил – не помнил. Словно и впрямь ударили его обухом по широкому бычьему лбу. Вот он теперь не то отходил, не то совсем умом рушился.

Жена услышала голос мотора, стук отворяемых ворот, а шагов на крылечке долго не было. Она подождала, подождала и вышла.

Чапурин сидел в машине, дверца была открыта.

– Либо пьяный? – спросила жена.

Чапурин в ответ лишь вздохнул.

– Точно пьяный. На правлении набрались? Или с зятем? А ведь за рулем сидишь. Задавишь кого, посадят. Вставай! Или тянуть тебя за виски?

Чапурин будто опамятовал, вышел, хлопнул дверцей.

– Откидного принеси. Ирянцу попить.

– На похмел повело, – укорила жена, но принесла молока, развела в большой кружке.

Сидя на крыльце, Чапурин запаленно выглотал кружку, усмешливо глядя на жену. Она принюхивалась, но не могла ничего учуять.

– Либо загрыз?

– Загрыз, загрыз… – подтвердил Чапурин.

По тону, по голосу она поняла, что муж – трезвый, и испугалась еще больше.

– Заболел? Сердце иль чего?

– Солонич уезжает. Поняла?

– Куда он на ночь глядя, сбесился. Либо пьяный.

– Вот вам, бабам, хорошо, – позавидовал Чапурин. – На все один ответ: пьяный – и шабаш. На станцию переезжает, совсем. Дети, говорят, увозят. Вот так…

Чапурину казалось: расскажи он сейчас жене, пожалуйся, она посочувствует – и будет легче. Но жена не поверила.

– Не пьяный, значит, с кем поругался, – твердо сказала она. – Никуда он не уедет.

На том и кончился разговор. Чапурин плюнул со зла и улегся спать. Полежал, поворочался, потом вспомнил, что машину не замкнул, ключи оставил, а нынче на хуторе всяких зятьев да ахарей больше чем надо. Он поднялся.

– Чего ты? – сонно спросила жена.

– Машина незамкнутая.

Чапурин вышел из дому, машину замкнул и вдруг почувствовал голод. Обедал он нынче наскоро, спешил, а ужинать не довелось. Ехал – в животе посасывало, а потом – Солонич, отъезд его, забыл о еде. Теперь вот вспомнил.

Он кухню отомкнул, нашел в холодильнике мясо, взял яичек сырых, хлеба, сел перекусывать. Жена вышла на крыльцо, увидела в кухне свет.

– Ты чего там потерял?

– Да вот, закусить решил.

– Люди добрые, он всю ночь будет шалаться…

Она накинула халат и пришла.

– Вареники я нынче лепила. Будешь?

– Давай покушаю.

– Разогреть?

– Конечно.

– Матерь Божия… Люди поглядят, управ либо колдует по ночам, либо деньги считает. Уж спать некогда, скоро корову доить.

Ворчать она ворчала, но разогрела вареники, они зашипели в горячем масле и сметане. Чапурин поел и вареничков.

– Правда, что ль, Солонич надумал уезжать?

– Правда.

– Из-за детей?

– Из-за них. Учеба…

– Завтра надо его попросить, чтоб сделал скамеечки две невысокенькие. И табуретки. Стулья скрипят да ломаются. А табуретки – до веку. И как мы теперь без плотника будем? – спросила она. – Ты думаешь об этом?

Вот об этом как раз Чапурин не думал. Солонич из головы не уходил. Не колхозник, не плотник, а просто человек, какого знал давно, всю жизнь, считай. Прямо стояли перед глазами: Солонич, дом его, подворье, базы́ да сараи, сенник, огород с поливом, с движком. Другие всё собирались, а Солонич поливал какой год. Картошка у него была в кулак. На семена брали.

– Хату он продавать будет? – спросила жена.

– Конечно.

– Кому-то повезет. Правда, заломит цену. Тысяч пять будет просить.

– И пятьдесят стоит, и сто.

– Сто тысяч… – усмехнулась жена. – Где такие деньги? В банке. Тысячи за три, может, продаст.

– Там одни базы.

– Ладно, пошла я спать. Не булгачь меня, Христа ради.

Чапурин вспомнил, как Солонич базы свои ладил, и забыл про вареники. Они остывали.