Борис Екимов - Прощание с хутором

В ГОДЫ нынешние всякий раз, когда я прихожу ли, приезжаю на хутор, начинает грезиться мне, что это гостеванье последнее. Один за другим уходят старые хуторяне к жилью иному, чаще к вечному, которое на Прощальном кургане. Умирает хутор. Да и свои годы немалые я тоже умею считать. Так что всякий раз чудится мне печальное, когда прихожу на хутор или прощаюсь с ним. Но хочется расставанья светлого. И зимою прошлою решил я уйти прежде намеченного срока, чтобы опередить непогоду.

— Куда спешишь? — уговаривал меня хозяин. — Барометр молчит. Может, машина будет, уедешь.

Барометр и вправду «молчал». Но предстоящую непогоду я нутром чуял, не хотел слякоти или метельного плена под ногами, под колесами машины. Хотелось пройти пешком по льду, по замерзшему, снегом полоненному Дону до станицы Голубинской, чтобы уже оттуда уехать по асфальту домой. А по пути свернуть в лесистое займище, к озерам, да на Стенькин курган подняться.

Хотелось ясного солнечного дня, чистого неба, далекого горизонта, зимнего земного простора, чтобы идти, как говорится, легкой ногой, когда душа радуется и не считаешь пройденные и остатние, порой нелегкие, версты. В пути одиноком это очень важно.

По нынешнему оскудевшему хутору от бывшего «центра», где живет мой товарищ, к Дону путь лежит недалекий, тем более что можно шагать напрямую. Когда-то хутор делился на «майдан» с магазином, правлением и «куты»: Забарак, Варшава и прочее. Потом объявились улицы да переулки. Конечно же Ленина, Сталина, Набережная… В сельсовете их именовали да числили, чтобы не растерять. Ведь в прошлом веке на хуторе было до двухсот дворов и усадеб. Теперь наскребешь ли десяток стариковских, доживающих.

Наверху, в Забараке, — голая пустынь: дед Федор умер, Паня Стишенкова в райцентр ушла, Мишка Бахчевник сгорел, соседка его и зазноба подалась к новому сожителю в Малую Голубую.

Да и в самом хуторе не с кем, уходя, попрощаться.

Одна лишь престарелая бабка Ксеня день-деньской в своей хате у окошка сидит, непонятно кого выглядывая. Махнешь ей рукой на прощанье. Соседки ее, бабки Кати, хатенка закрыта и, видимо, навсегда. Другой сосед, Панкратьич, по зимнему времени пропадает на речке, «окуней гоняет».

По правую руку, через пустырь, — просторного размаха поместье Михаила Гаврилова, которому семьдесят лет. Но он всегда в делах: где-то ныряет в толчее разномастных сараев, сарайчиков, катухов, загонов да загородок, курников, закутов и прочих строений, лепленных из чего бог пошлет: старый побитый шифер, почерневшие доски, лист ржавого железа, такая же металлическая сетка-рабица, дряхлый плетень без обмазки.

Конечно, Гаврилов мог бы поставить настоящие базы да сараи. Но… уже который год он собирается на побег в районный центр. Там куплен дом, в который другой десяток лет Гаврилов все собирается и собирается переехать. «Лето перебудем, и всё… Телята нехай подрастут, наберут весу, тогда продадим и уедем…», «Такие хорошие бычки… за копейку отдашь… А к осени они мяса нагуляют…», «Три квочки так расхорошо сидели… Полсотни цыплят. Куда их? Нехай растут…», «Сена накосил много. Его не повезешь. Продержим скотину, а уж потом…»

В одежде аккуратный, всегда побритый, он порою поглядит светлыми виноватыми глазами и честно признается: «Так неохота уезжать. Тут — воля. Все — свое, — вздохнет, взглядом окинет родной простор: холмы, долину, приречный лес. Потом добавит: — И хозяйство не кинешь, с собой не возьмешь. Тама… — лишь крякнет он да махнет рукой. — Жена ездит за домом доглядает. Детей проведывает, внуков. Везёт им… Мыкается, — вздыхает он, добавляя: — В дело и не в дело. Бабы…»

В последнем словце кроется многое. «Женский вопрос» на хуторе — давний и очень больной.

У Панкратьича часто уезжает жена: к старой матери, которая болеет; к сестре, к детям. У Гаврилова та же песня: «Проводил в Калач, поехала…», «…жду, должна надъехать… чего-то все нету… либо…». У Панкратьича в хозяйстве куры и дойная коза. Управляется. Но, конечно, одному тоскливо.

У Михаила Гаврилова хозяйство серьезней. Корову давно научился доить. Остальное привычней.

У моего товарища та же песня: квартира в городе пустая стоит. Жена который уже год твердит и твердит: «Надоело… Давай уедем… Пожить по-человечески… Отдохнуть чуток…» Ей в ответ: «Устала она… А какие тут дела?.. Коровы да куры… Нашла об чем говорить. Вот, бывалоча, наши матеря…»