Борис Екимов - На хуторе

– Хороший огород, – похвалил Солонич. – По вашим годам очень хороший.

– Копаюсь, – вздохнула Полина Ефимовна. – Куда денешься.

– Огород хороший, – повторил Солонич. – А дому надо ремонт.

– Тут уж не совладаю, – развела руками учительница. Солонич возил в машине плотницкий ящик, на всякий случай. Теперь он его принес, сказал:

– Пока мы толкуем, я вам подлатаю кой-чего. А то двери скоро уж не откроются.

Нижний крюк из косяка выпал. Пришлось двери снять, крюк и навес в новом месте ставить, хотя, по-доброму, все полотно двери просило замены, и косяки тоже.

– Ваша дочка, – вспомнил Солонич, – она же учительница. Сюда не собирается, заместо матери бы? Она как?.. Детная?

– Двое уж внуков у меня. На севере живут. На каникулы прилетают. Побудут месяц – и нет их. Как во сне, – пожаловалась учительница.

– Далеко забрались, – посочувствовал Солонич.

– Пусть живут. Там хоть и север, а все условия – и тепло, и светло, и молоко тебе, и мясо. А я вот корову сдала, нет сил, не совладаю с сеном. Сдала свою Розу – и теперь зубы на полку. Щи нечем забелить.

– С фермы не дают для учителей?

– Кому мы, Вася, нужны. Постановление было в газете, мы обрадовались, пошли к Чапурину, к председателю, в райком писали! Не положено – и всё. Один ответ.

– У нас так… – согласился Солонич. – Работаешь – нужен, на пенсию вышел – никому не нужон. Ни дров, ни соломы.

Наружную дверь он подвесил, укрепил замочную накладку и теперь на крылечко глядел, на его ступени, повторяя:

– У нас – так… та-ак…

– Спасибо, Вася… Не надо больше, поезжай.

Осмотрев крылечко, Солонич решительно взялся за него, отрывая прогнившие боковины. Походив по двору, он сыскал мало-мальски подходящие бруски, стал их резать и меж делом пожаловался:

– А у меня с дочерью беда, Полина Ефимовна, вот получилось…

И он рассказал все, закончив словами:

– Теперь чего? Жалиться куда или как? Жалко девку. Она смышленая и к учебе стремится. Как вы посоветуете?

– Мой совет, Вася, простой: забирай ее отсюда, пока не поздно. Никакого толку тут не будет. Кончилась Вихляевская школа. И тут кому хочешь жалуйся. Старые учителя свое отработали. А других не будет, добрых. Нынче молодым условия нужны. Квартиру им с теплом, а не наши… – со вздохом кивнула на свою хату. – Требуют условия. А у нас – сам себя корми. Так что добрых не жди, какие-нибудь пьяницы или от жены сбежал. Химика вот прислали, он каждый день поперек улицы лежит. И ты Олю не губи, у ней светлая головка. Отдай хоть на центральную усадьбу, в интернат. Или, может, к родне. На станции нет никого? Там школы, конечно, лучше. И этого малыша, – с улыбкой показала она на Витю, который из машины не вылез, а все гудел там, уцепившись за баранку, – и его бы сюда не стоило. Учителя начальных классов опять нет. Значит, пришлют какую-нибудь десятиклассницу. Протянет он три года, и на центральную. Школу здесь закроют.

– Почему закроют? – не понял Солонич.

– Учеников нет. Ты же слышал? В первом – двое, во втором – трое, в третьем – не знаю, но столько же. Учителей нет, здание разваливается. Через год закроют.

– Да-а-а… – только мог протянуть Солонич, потому что открывалось такое, что не сразу и сообразишь.

Крылечко Солонич поправил, прошелся по нему, топнул, засмеялся:

– Можно плясать…

– Только и осталось, – ответила учительница.

Для ставен крючки и петельки он стал делать из проволоки. Легко молотком постукивал, плоскогубцами гнул, и получалось не хуже фабричных. Приладил, и ставням подпорки стали не нужны. А без подпорок и дом гляделся по-иному.

– Ремонт нужен, ремонт… – сказал Солонич, задирая голову к трубе и крыше. – Сказали б в правлении. Тут на два дня работы и материалов чуток.

– Милый ты мой… – даже прослезилась старая учительница. – Милый ты мой… Спасибо тебе, спасибо за помощь. А детишек своих пожалей.

Обратной дорогою к магазину ехали медленно, и вновь никто им не встретился. Остановились возле магазинного крыльца, посигналили. Ольга из гостей не торопилась. Солонич вышел из машины, дожидаясь ее.

Хутор лежал в сонном забытьи. Дом культуры под высокою крышею, почта, магазин, медпункт, школа – все было рядом. Глаз и слух искали людей, их шагов, дверного стука, детского крика, громыханья ведра, наконец, – искали напрасно. Дремали за плетнями дома, притворив ставнями окна, садовая гущина, конопля да крапива тянулись выше плетней, могучие вековые груши высоко вздымали над землей просторное бремя листвы и ветвей. Казалось, это не груши, не деревья, но древние богатыри в черных латах корья берегут свое недвижимое, сонное царство.