Борис Екимов - На хуторе

Утром проведали покойников – жену да отца с матерью, – посидели на могилках. С кладбища воротились, и Тимофей, не мешкая, собрался в дорогу.

– Пожил бы, передохнул, сколь не виделись… – уговаривала сестра.

Но Тимофей скорее хотел прибиться к делу. Он пошел на автовокзал, где роился хуторской народ в ожидании рейсов. Там обо всем можно узнать, расскажут.

Утро встало весеннее, ясное, а Тимофей одет был в дорогу: телогрейка, ватные брюки, сапоги, а сверху брезентовый плащ с капюшоном, за плечами вещмешок. На автовокзале под развесистыми тополями с редким, еще молодым листом Тимофей уселся на скамейку и огляделся.

Его заметил немолодой кавказец с подбритыми усами. Он прошелся возле Тимофея раз да другой, присел рядом:

– Работу ищешь?

– По скотьему делу, – ответил Тимофей. – Скотину пасу. У вас на хуторе людям пастуха не надо?

Тимофей угадал собеседника по обличью. В округе по хуторам чабанил пришлый народ, занимаясь овцами.

– Пас?

– Всю жизнь.

– Пьешь?

– Не боле, чем ты, – резко ответил Тимофей и отвернулся.

Усач посмеялся высоким, клокочущим смешком и сказал:

– А я много пью. Приходится. Такая жизнь. Ко мне пойдешь пасти овечек? Плачу восемьдесят рублей, на моих харчах.

Теперь засмеялся Тимофей.

– Чего? Мало? А ты сейчас лучше и не найдешь. Люди уже наняли, пасут. Ладно, деловой разговор, напрямую. Начнешь пасти, неделю погляжу. Если можешь, получишь сто двадцать рублей. Кормлю хорошо, есть где спать. Раз в неделю баня, бутылка водки. До зимы. Согласен?

Он, конечно, прав: пастухов на хуторах уже наняли. Хотя как знать… Соблазняла определенность. Не нужно куда-то ехать, расспрашивать, узнавать. Ударил по рукам – и шабаш. Сто двадцать он обещает, еще тридцать набавит. Да на его харчах. Конечно, в последние годы Тимофей зарабатывал много более и сейчас мог бы. Но какой уж день тяготили дорога и неизвестность. Хотелось прибиться к месту.

– Сто пятьдесят – и по рукам, – предложил Тимофей.

– Ты с документами? Паспорт есть?

– Есть.

– Договорились. Сейчас будет машина, поедем.

Ждали недолго. Подкатила белая «Волга». На шоферском месте за рулем сидел чернявый мальчишка. Тимофей удивился, сказал:

– Ты погляди… Сам рулит? Вот это малец!

Хозяин усмехнулся довольно:

– Наследник. Джигит.

Мальчишку Тимофеевы слова оскорбили. Он презрительно поглядел на нового работника, нарочито громко спросил у отца:

– У него вшей нет? А то разведет.

«Сам ты гнида», – хотел было ответить Тимофей, да стерпел. Нанявшись в работники, не стоило с первых шагов ругаться.

Поехали. Завернули к сестре. Тимофей попрощался, не зная, до какой поры, может, до осени.

– Ну и всё… – сказал он хозяину.

Мальчишка сидел за рулем важно, с отцом говорил не по-русски, на своем языке. Остановились у одного магазина, у другого. Мальчик выходил, делал покупки, укладывая их в багажник.

За поселком, у моста через Дон, мальчишка посигналил постовому милиционеру-гаишнику, поднял руку, приветствуя его. Постовой помахал ему в ответ.

Машина загудела натужней, пошла в гору, на мост. Впереди открывалось холмистое Задонье. Позади оставался поселок. Тимофей оглянулся, мелькнула короткая растерянность: как-то быстро случилось все, не зря ли он согласился?.. Но передумывать было поздно. Белая «Волга», легко обгоняя ползущие в гору грузовые машины, поднялась на увал и, свернув, побежала накатанной степной дорогою, старинным шляхом на Клетскую, Усть-Медведицкую и другие хутора и станицы Задонья, вперед и вперед.

Ехали, ехали и наконец свернули с грейдера, и скоро в пологой, стекающей к Дону балке открылся хутор.

Стояли над дорогой дома, цвели сады, могучие груши, разлапистые яблони, вишневая гущина вскипала белым и розовым. А людей не было видно, и разноголосые хуторские дворняги не лаяли, не гнались за машиною вслед.

Близ Дона, на взгорье, остановились возле просторного дома с верандою. Поодаль, на пологом крыле балки, виднелись кирпичные, под шифером скотьи постройки, базы да загоны.

Вышли из машины. Хозяин сказал:

– Бери вещи, пойдем.

Ухватив рюкзак и брезентовый плащ, Тимофей зашагал вослед хозяину от дома через глубокую теклину, заросшую шиповником и цветущей бояркой. За теклиной на просторной, выбитой овечьими копытами пустоши стояли низкие овечьи кошары, базы с крепкой огорожей, ряды железных корыт – поилок, деревянных кормушек. Сбоку, под самой горой, прилепился жилой вагончик на железных сварных санях.