Анна Берсенева - Ответный темперамент

– Да я об этом вообще-то не думаю, – сказала Таня. – Я жду, когда война кончится, и все.

Она тут же поняла, что не договорила. Конечно, она ждала встречи с Женей, и это было самое главное ее ожидание. Но ведь встреча с ним была возможна только по окончании войны, так что не очень-то она и соврала.

– Надо было, наверное, спирту у начмеда попросить, – сказала Таня. – Я только теперь сообразила.

– Ты пьешь спирт?

Отцовский вопрос прозвучал встревоженно. Таня улыбнулась.

– Я не пью, – сказала она. – Но, может, ты хочешь выпить?

– Нет, – пожал плечами отец. – Мне это не обязательно. И раньше не обязательно было.

– Мне кажется, в войну все стали пить.

– Тебе кажется.

«И Дима не стал тогда пить, – вдруг вспомнила Таня. – И я его тоже кормила картошкой, и он тогда тоже тушенку в банках принес».

Воспоминание о той, двухлетней давности, встрече с Димой возникло в ее памяти неожиданно, но оказалось таким сильным, что она даже прищурилась, как будто оно ударило ей в глаза ярким светом.

– От мамы у тебя давно были известия? – спросил отец. – Я уже месяц ничего от нее не получал. Но мы быстро шли вперед, и, может быть, письма просто не успевали.

– Вчера было письмо, я тебе покажу. У нее все в порядке, только о нас тоскует сильно. А у нее все в порядке. Я тебе покажу. На каком ты фронте, папа? – спросила Таня.

– На Первом Украинском.

– А что ты делаешь?

– Что и всегда – оперирую. Специализацию пришлось поменять, конечно. Прежде язвы оперировал, теперь ранения.

– А я ведь и не знала, что ты прежде оперировал, – вздохнула Таня. – Знала только: папа – хирург, папа – на работе, а что ты там делаешь, не интересовалась никогда.

– Ну, теперь ты в медицине стала разбираться, – улыбнулся он. – Потом как-нибудь расскажу тебе о своей работе подробнее. Когда война закончится.

– Ты на Украине сейчас, да? – спросила Таня. – Вчера в сводке сказали, что войска Первого Украинского фронта стремительно наступают, окружая и уничтожая крупные группировки врага на Правобережной Украине.

– Дословно запомнила! У тебя всегда память была необыкновенная. Ты в четыре года Верлена по-французски декламировала.

– Обыкновенная у меня память, – пожала плечами Таня. – Слова в голове фотографирую, вот языки легко и даются.

– Да, мы на Украине, – сказал отец. – Освободили Киев, теперь дальше идем, на Львов. А потом, надо полагать, южная Польша. А потом Германия – Берлин.

– Ты точно знаешь, что Берлин? – с какой-то детской опаской спросила Таня.

Наверное, отец расслышал в ее голосе эту опаску.

– Точно, Танечка, точно. – Он снова улыбнулся по-своему, чуть заметно. – Теперь точно. Впрочем, я и с самого начала в этом не сомневался. Кстати, – вспомнил он, – мне одна старуха под Ростовом рассказывала, что тоже сразу, как только немцев увидела, поняла: им нас не победить. У нее не было никаких возвышенных патриотических воззрений, она казачка с донского хутора, с простым, даже грубым взглядом на вещи. И вот этим своим взглядом она углядела у немцев, которые встали на постой у нее в хате, тазики.

– Какие тазики?

– Для мытья. У них в снаряжении были тазики для мытья и стирки. Отличные металлические тазики, по-немецки добротно сделанные.

– Ну и что? – не поняла Таня.

– Не понимаешь? А вот та старуха на Дону сразу поняла, – усмехнулся отец. – В России невозможно с этим победить, Таня. Если солдат тащит за собой на войну тазик, значит, он ценит себя, свое здоровье. И командование его, значит, ценит. А у нас не то что здоровье – жизнь человеческая гроша ломаного не стоит. Я еще в революцию это понял, и для меня это было невыносимо, как для медика в особенности. Потому я и уехал тогда. А теперь, в войну, понимаю и обратную сторону этой нашей черты. Невозможно победить людей, которые в высшем смысле не дорожат жизнью. Ни своей, ни тем более чужой.

– Но это же страшно, папа, – тихо сказала Таня.

– Да. Сознавать эту черту в своем народе страшно. Но Россия непобедима. Такая вот дилемма, милая. Вся русская жизнь состоит из подобных противоречий, разве ты еще не поняла?

– Поняла, – кивнула Таня. – И не знаю, как мне с этим жить…

– Да как сейчас живешь, так и дальше живи, – пожал плечами отец. – По счастью, наплевательство на свою и чужую жизнь не единственная наша черта. И, я думаю, не главная – этого ты тоже не могла не понять. Ну а пресловутые тазики были первое, что немцы бросили, когда бежали с Дона. Они там теперь едва ли не в каждой хате есть. Давай наконец позавтракаем, – напомнил он. – Ты после работы проголодалась, наверное.