Вальдемар Лысяк - Цена

- Такие… такие старинные ошибки Церковь уже не… - попытался объяснить Гаврилко.

- Ну да, такое происходило еще в доисторические времена. Но до сих пор актуален принцип, что в Небесах больше радуются по поводу одного покаявшегося разбойника, чем сотне святым. Так что ваш Бог весьма обрадуется, когда сможет приютить у себя на груди капитана Мюллера…

- Хватит уже, хватит! – обрушился на философа Малевич, заметив, что Гаврилко вновь укрыл лицо в ладонях и склонил голову. – Перестаньте!

- Лично я думаю то же самое, - сказал Бартницкий. – Пан профессор зашел слишком далеко…

- Правда, пан валютчик?

- Да, пан профессор. При всем моем уважении к вашей эрудиции и логике, я и сам уже не могу это слушать. Почему вы так издеваетесь над священником?

- Дорогой мой валютчик…

- Почему вы позволяете называть себя " валютчиком ", пан Бартницкий, рассердился Клос.

- Потому что я и вправду валютчик, так что это меня не оскорбляет.

- А вот меня оскорбляет, когда пан Станьчак говорит "пилюлькин", - обозвался Брусь.

- Как будто бы при этом вы перестали пилюлькиным быть! – фыркнул Станьчак. – Или же, как будто Клос перестал быть бумагомаракой. А вас, пан старший сержант, оскорбляет слово " мусор "?

- Хоть горшком зовите, - пожал плечами тот, но, может, вы уже перестанете нападать на пана настоятеля?

- Я как раз спрашивал у пана Станьчака, зачем он это делает, - напомнил ювелир.

- Затем, что пан ксендз, пугая нас смертным грехом, не только расходится с истиной, но и снова кощунствует, ибо отрицает всю суть существования собственного Бога, весь Его смысл существования, Его профессию!

- Какую еще профессию?

- Приятель, видно вы часто прогуливали уроки Закона Божьего… Я уже говорил, что профессией этой, смыслом существования Христа является прощение! – сообщил философ.

- Тут пан профессор прав! – кивнул Кржижановский. – Так что теперь мы без всяческих опасений можем принять решение по вопросу пленников Мюллера, и это никак не закроет нам дорогу в Рай!

- Абсолютно не закроет, пан меценас, - подтвердил Станьчак. – В Небесах полно прощенных сволочей.

Кржижановский остолбенел и побледнел, словно человек, которому отвесили шикарнейшую пощечину. Его направленный на философа взгляд был переполнен упреком, словно бы заговорщик обвинял своего партнера в измене. Он не знал, что сказать. Его выручил Седляк.

- Уважаемые господа, по-видимому, мы уже все сказали… У меня уже нет желания участвовать в этой клоунаде и молоть языком понапрасну.

Он встал, отодвигая стул, и практически одновременно с ним поднялся советник Малевич со словами:

- Я иду с вами, пан начальник.

- Какое замечательное единодушие, - зааплодировал Мертель. – А я и не знал, что пан советник тоже " таваришч ". При случае красное шило вылезло из мешка!

- А у вас из башки никогда не вылезет патриотическое мыло с повидлом, которое затмевают ваш рассудок, даже не разум! – отлаялся Малевич. – Я не коммунист, даже не социалист или сторонник любых левых, но здесь это не имеет никакого значения. Здесь значение имеет то или иное отношение к договорам с гестапо. Только я не приложу рук к этому не слишком богоугодному делу!... Да, правда, я хотел дискутировать, убеждать коллег, но вижу, что все это бесцельно. Да и мучительно – ведь уже второй час ночи, а мне еще нужно отдохнуть.

Скрипнул третий стул, отодвигаемый от стола – стул врача.

- Меня тоже не убедили, пан адвокат. Простите, пан граф… И прошу нас не уговаривать, что, покидая это собрание, мы обрекаем профессора Стасинку на смерть, поскольку это демагогия!

Четвертым поднялся Брусь и обратился к Кортоню и Мертелю, пронзая второго взглядом, в котором чувствовался вызов:

- Прошу не убеждать нас проявить свои патриотические обязанности, уважаемые предводители вооруженных сил Лехистана! Слова уже не подействуют, а на ваши завуалированные угрозы мне наплевать!

- Ой, какой же вы храбрый, пан магистр! – с мрачной издевкой произнес Кржижановский. – Но, по моему мнению, бегство от ответственности всегда свойственно трусам!... Ну, скажите-ка, господа беглецы – видите ли вы какой-то другой – помимо обмена – шанс на спасение этих четверых?

- По-видимому, такой шанс имеется… - без особой уверенности заявил Малевич.

- Слушаем вас, пан советник, внимательно слушаем.

- Нужно твердо заявить этому Мюллеру, что в игру входит только лишь выкуп четырех заложников, без того, чтобы указывать кого-то иного на их место.