Вальдемар Лысяк - Цена

Тарловский прервал его резким жестом и столь же резкими словами:

- Только не будьте идиотом! Покупая эти украшения и монеты, вы уже примете во всем этом участие! Так, пан Бартницкий! Я специально сообщил вам, чего требует Мюллер, чтобы у вас имелось полное сознание, в чем вы принимаете участие. И если бы потом кто-то спрашивал - подтвержу, что вы прекрасно знали, в какую сделку вы вступаете. Не задумаюсь ни на секунду!

- Но, одно дело купить эти вещи от вас, даже зная, ради какой цели вы их продаете, а совсем другое - быть членом этого трибунала, который вы желаете собрать сегодня вечером, пан граф!

Тарловский раздраженно глянул на него, поскольку все это сопротивление считал, скорее, фарсом, доброй миной при плохой игре, чем реакцией, вызванной страхом.

- Можете и не приходить. Придете вы или нет - дело ваше. Но не приходя - вы увеличиваете вероятность потерять сделку, которая случается раз в жизни…

Бартницкий молчал, уже не оппонируя, что усилило оптимизм графа и окрылило его риторику.

- Вы не только должны усесться за этим столом среди моих гостей, пан Бартницкий, но вы должны это сделать активно, очень активно.

- Активно?...

- Еще как активно! Вы должны рвать горло в пользу обмена арестованных, поскольку, если это предложение не пройдет, то есть, если за него не проголосуют, тогда все дело пойдет псу под хвост, и мне уже не нужно будет продавать родовые драгоценности за копейки!

- Но, пан граф, я же…

- Хорошенько подумайте, пан Бартницкий, ведь от этого будет зависеть, будет ли в той далекой мышиной норе, куда вы хотите перед концом войны забиться, ваш карман раза в два толще. Жду вас здесь, в шесть вечера!

Бартницкий еще раз попытался сопротивляться:

- Нет, господин граф! Прошу меня не ждать. То есть - я могу прийти с наличностью, но не как участник конференции, которую вы здесь организовываете. В ней я участия принимать не стану. Крупная выгода - это дело большое, только жизнь - это штука побольше любых денег. И я не желаю рисковать.

- Тогда вы предпочитаете гнев капитана Мюллера?... - спросил граф, выдавая на свет аргумент, который использовать не желал, но упорство Бартницкого не давало ему иного выбора.

- При чем тут гнев Мюллера? - побелевшими губами спросил ювелир.

- Потому что герр капитан очень рассчитывает на крупную добычу, и когда я оговаривал с ним подробности, именно он рекомендовал мне вас как банкира, который за мое золото доставит мне требуемую американскую наличность.

- Он назвал мое имя?

- Причем, совершенно правильно, пан Бартницкий.

- Ну ладно, и что с того? Ведь я не уклоняюсь от покупки драгоценностей…

- Но вы уклоняетесь от приглашения на ужин, не понимая, что мое предложение двойное. Вы, финансисты, называете это, кажется, " связанной трансакцией ". Либо вы придете сюда в качестве банкира и соучастник принимающего вердикт собрания, либо можете вообще не приходить. Если вы не придете, Мюллер узнает, что из-за вас он теряет добычу. И тогда он обязательно отблагодарит вас.

- Это… это… - Бартницкий никак не мог выдавить из себя эпитет.

Тарловский выручил его.

- Да, это шантаж. Так что - в семь вечера. До свидания, пан Бартницкий.

Ювелир встал, отвесил уважительный поклон и направился к двери, словно заводная игрушка. Его догнал голос хозяина:

- И прошу не забыть - только сотни и пятидесятки! Да, все возьмите с собой. Если все пройдет, как следует, тогда я сразу же отдам вам все, что вы только попросите.

АКТ III

В пару с лишним минут седьмого вечером за большим столом сидело одиннадцать человек.

Адвокат Алоизий Кржижановский, высокий, худой как щепка очкарик, походка которого заставляла вспомнить аистов и журавлей, а речь - риторику проповедников. Этот человек, будучи участником множества судебных заседаний всяческого рода - от разводных и имущественных до политических и связанных с произведениями искусства - давно понял, что люди имеют с правдой общего лишь столько, сколько газеты двух государств, ведущих друг с другом заядлую войну, которые полны донесений с фронта, в соответствии с которыми каждая сражающаяся армия была выбита до последнего, причем - по несколько раз.

Профессор Мечислав Станьчак, философ, сторонник дистанцирования относительно всех серьезных, и даже страшных, проблем, словно те мудрецы-шуты, которые размышляя над проблемой смерти или страдания, время от времени хохочут во все горло. Перед собой он носил брюхо, в котором можно было ожидать тройню, а на голове - кучму плохо причесанного серебра. Передвигался он медленно - кто-то мог бы сказать, что величественно, а кто-то другой, что сонно - но мысли его можно было сравнить с молнией. Он мог убить одним словом и делать комплименты таким тоном, что собеседника пробирал холодный пот. В старческих, хотя до сих пор блестящих глазах он носил всю легенду человеческой комедии и зверофермы.