Сара Груэн - Воды слонам!

Дядюшка Эл продолжает меня разглядывать, лениво пуская колечки дыма. Положив руки на живот, он медленно барабанит по нему пальцами.

— А ты когда-нибудь работал в цирке, Якоб?

— Нет, сэр.

— А ты хоть бывал в цирке, Якоб?

— Да, сэр. Конечно, бывал.

— И в каком же?

— В цирке братьев Ринглингов, — отвечаю я, и тут у меня перехватывает дыхание.

Оглянувшись, я вижу, что Граф предостерегающе прищуривается.

— Но это была скучища. Просто скучища, — поспешно добавляю я, повернувшись обратно к Дядюшке Элу.

— Правда? — спрашивает он.

— Да, сэр.

— А ты видел наше представление, Якоб?

— Да, сэр, — говорю я и чувствую, что краснею.

— И что же ты о нем думаешь?

— Ну, оно было… великолепно!

— И какой же номер тебе больше всего понравился?

Я отчаянно соображаю, пытаясь придумать хоть что-нибудь.

— С вороными и белыми лошадками. Там еще была девушка в розовом, — продолжаю я. — С блестками.

— Слышал, Август? Мальчику понравилась твоя Марлена.

Человек напротив Дядюшки Эла поднимается и поворачивается ко мне. Именно его я видел в зверинце, только сейчас он без цилиндра. На его точеном лице застыло бесстрастное выражение, темные волосы напомажены. У него тоже усы, но, в отличие от усов Дядюшки Эла, коротко остриженные.

— И чем же ты собирался здесь заняться? — спрашивает Дядюшка Эл, поднимая со стола рюмку и выпивая ее содержимое одним глотком. Откуда ни возьмись появляется официант и вновь ее наполняет.

— Я могу делать что угодно. Но, если можно, я бы хотел работать с животными.

— С животными, — повторяет он. — Слышал, Август? Парнишке охота работать с животными. Небось, воду для слонов носить хочешь, а?

Граф недоуменно поднимает брови.

— Но сэр, у нас ведь нет…

— Заткнись! — кричит Дядюшка Эл, вскакивая на ноги. Рукавом он задевает рюмку, и та падает на пол. Он смотрит на нее, сжав кулаки, и лицо его наливается кровью. Сжав зубы и испустив долгий, нечеловеческий вопль, он принимается методично топтать стекло.

Все молчат, только и слышно, что постукивание колес. Официант опускается на колени и собирает осколки.

Глубоко вдохнув, Дядюшка Эл отворачивается к окну, заложив руки за спину. Когда он вновь поворачивается к нам, лицо его обретает прежний цвет, а на губах играет ухмылка.

— Так вот что я тебе скажу, Якоб Янковский, — с отвращением выговаривает он мое имя. — Я таких встречал тыщу раз, не меньше. Да я тебя насквозь вижу. Что же у нас случилось? Поссорился с мамочкой? Или решил поразвлечься между семестрами?

— Нет, сэр, ни в коей мере.

— Да какая мне, к черту, разница, что там у тебя. Если я дам тебе работу в цирке, ты же тут и недели не продержишься. И даже дня. Цирк — та еще махина, тут выживают только самые стойкие. Но что-то ты не кажешься мне стойким, а, мистер Студент?

Он пялится на меня так, словно хочет добиться ответа.

— А теперь пошел вон! — говорит он, отмахиваясь от меня рукой. — Граф, выкини его с поезда. Только дождись красного сигнала семафора — я не хочу, чтобы у меня были неприятности из-за маменькина сыночка.

— Постой-ка, Эл, — говорит, ухмыляясь, Август. Вся эта история явно его развеселила. Он поворачивается ко мне: — Он прав? Ты студент?

Я чувствую себя теннисным мячиком.

— Бывший.

— И что же ты изучал? Наверняка ведь что-то из области изящных искусств? — глумится он, и глаза у него аж светятся от удовольствия. — Румынские народные танцы? Литературно-критические труды Аристотеля? А может, мистер Янковский, вы у нас дипломированный аккордеонист?

— Я изучал ветеринарию.

В мгновение ока выражение его лица полностью меняется.

— Ветеринарию? Ты ветеринар?

— Не совсем.

— Что значит «не совсем»?

— Я не сдавал выпускных экзаменов.

— Почему?

— Просто не сдавал, и все.

— Но ты полностью прослушал курс?

— Да.

— А в каком университете?

— В Корнелле.

Август и Дядюшка Эл переглядываются.

— Марлена говорила, что Серебряный приболел, — произносит Август. — Просила меня передать антрепренеру, чтобы пригласил ветеринара. Не понимает, что антрепренер всегда сваливает первым, такая уж у него работа.

— И что ты предлагаешь? — спрашивает Дядюшка Эл.

— Пусть мальчик утром его посмотрит.

— А куда мы его денем на ночь? У нас же и так нет места, — он хватает из пепельницы сигару и принимается постукивать по ней пальцами. — Может, отправим с квартирьерами?

— А может, пусть лучше спит в вагоне для лошадей?