Джеймс Бейкер - Инжектором втиснутые сны

Об угрозе по телефону я и не думал, пока не ушел с радиостанции после шести. Шагая на парковку за зданием, где я оставил машину, я терзался предчувствием. Может, за вон той «барракудой» кто-нибудь прячется, скрючившись, с ножом в руке. Или я буду открывать машину — и раздастся голос «К-козел…», и я почувствую острую боль в почке. Но ничего не случилось.

Наверное, это было в основном из-за погоды — сухой, безветренной, давящей жары, наполнявшей ощущением неизбежности насилия. Она иссушала нервы, люди слишком много пили, дерьмовые фразы быстро приводили к колотым ранам. Погода бунта в Уоттсе, [49] В августе 1965 г. в районе Уоттс в Лос-Анджелесе вспыхнул бунт против расовой дискриминации. Для его подавления власти были вынуждены задействовать 20 тыс. солдат Национальной гвардии. погода убийств Тэйт/Ла Бьянка; [50] Убийства, совершенные «семьей Мэнсона» — членами коммуны хиппи под руководством «пророка» Чарльза Мэн¬сона: жестокая резня на вилле режиссера Романа Полански в ночь с 8 на 9 августа 1969 г. (в числе семерых погибших была актриса Шарон Тэйт, жена Полански, находившаяся на девятом месяце беременности, на стене кровью жертвы было написано «Свинья!» — сл. песню Джорджа Харрисона с пророческого для Мэнсона «Белого Альбома» Битлз 1968 г.). Следующей ночью были зверски убиты Лено и Розмари Ла Бьянка; Мэнсон и остальные участники этих преступлений были приговорены к пожизненному заключению. Чарли утверждает, что убийств не совершал и не отдавал приказа совершить. дни, когда соседи вызывают полицию, чтобы сообщить, что из дощатого сарайчика чем-то воняет. Так и ждешь увидеть кровь на асфальте, сверкающую в огнях мини-камер, толпу зрителей с пивом, парней без рубашек, девчонок в шортах.

Грузовики службы доставки ворчали на улицах мертвой кинолаборатории, пока я отпирал дверь своей машины — линкольна «континенталь» 1963 года: черного, убийственно блестящего, с откидным верхом (восстановлен — как новенький). Я сунул ключ в замок зажигания еще до того, как отрубилась сигнализация, завел мотор, поднял крышу и воткнул кассету ранних «Stones». «Вот и все», — неслось из динамиков, пока я выруливал в раздражающий утренний свет.

Выезжая вверх по Сансет, я все думал о том звонке. «Я знаю, где ты живешь. Знаю твой точный адрес». Это меня как раз не волновало. Если он отправится по адресу из телефонной книги, то приедет в увитый плющом коттедж в Бичвуд-каньоне, где три молоденькие девочки топлесс из приемной будут кидаться подушками там, где однажды мы с бывшей женой долго-долго играли в «гляделки». «Эта песня — моя душа». Что за причудливая драматичность. Точно, крышу снесло. Еще бы обратился к пустой упаковке из-под «Фритос», [51] «Fritos» — кукурузные палочки и картофельные чипсы, выпускаемые компанией Frito-Lay: «Lays», «Cheetos». как к Деве Марии.

И вдруг меня осенило. Пока я ждал зеленого на Ла Бри, я абсолютно точно понял, с кем говорил. Голос был знаком, знаком во многом. Я вспомнил этот голос — интервью в конце шестидесятых, может, это было интервью с Диком Кларком в программе «Америкэн бэндстэнд». [52] «American Bandstand» — телепрограмма Дика Кларка о современной музыке, выходит в эфир с 1957 г.

Помню, я тогда был удивлен и слегка разочарован. Это был голос отъявленного бабника, причем то ли идиотика, то ли просто туповатого. Если б я не знал, кто это, я бы, наверное, принял его за какого-нибудь придурка, неудачника. Почему-то от гения ждешь, что он должен быть весь такой культурный и красноречивый, вроде Орсона Уэллса [53] Orson Welles — актер, режиссер, сценарист, продюсер. или Джона Гилгуда. [54] John Gielgud — американский актер и режиссер.

А у Денниса Контрелла был голос маньяка. Возникало чувство, что он — что-то вроде сумасшедшего профессора, недоразвитый бедолага, разбирающийся в одном-единственном: музыке. Но вот тут никто с ним и рядом не стоял. Деннис Контрелл — Рихард Вагнер рок-музыки.

Был им, по крайней мере, до тех пор, пока все это не рухнуло в шестьдесят девятом. Он тогда удалился в пресловутое затворничество, закрылся от всех в помпезной и безвкусной цитадели где-то далеко за набережной Малибу. Последующие годы были покрыты пеленой противоречивых слухов и домыслов. Ходили рассказы о сумасшествии и вызванном наркотиками насилии, о чудесных исцелениях и восстановительной хирургии, о вендетте каждому, кто осмеливался вторгаться в святилище его извращенного мозга.

Все совпадало. «Эта песня — моя душа». Кто еще, кроме истинного создателя такого монументального бреда, мог бы верить в него всей душой?