Владимир Дрозд - Катастрофа. Спектакль

Он входил в редакцию, стиснув зубы. Жизнь — борьба. Прежде всего с собой. Потом уже с окружением…

Оксана проснулась после полуночи, раскапризничалась, и Андрей никак не мог ее укачать.

— Давай перепеленаем, я покормлю, хоть и рановато, — может, потом дольше поспит, — ровным голосом сказала жена, будто вовсе и не спала.

…Можно просить две комнаты с кухней, в райцентре с квартирами туго, но в редакции семейных претендентов нет, а дом где-то под осень будут сдавать. Если Гуляйвитер захочет — выбьет. А можно из села привезти тещу и как бы между прочим бросить редактору, мол, смотрите, как живем, — трое взрослых и ребенок в одной комнатенке, тридцать рублей ежемесячно отдай, а жена только с сентября пойдет работать. Гуляйвитер — сентиментальный, несмотря на свою шумную деловитость, он любит опекать. А еще лучше при случае подключить секретаря райкома, ведь приходится с ним и в села ездить. Вот едет мимо нашего двора, я и говорю: «Водички не желаете попить?» Нет, не годится, лучше — кваску, но тоже примитивно, как говорит Иван Кириллович, ага, скажу так: Дмитрий Семенович, у меня дочь, пятый месяц, такая забавная, недавно из села привез, хотите посмотреть?» Припертый, что называется, к стене, не сможет он сказать, что не хочет посмотреть на дочь, что ему это неинтересно. Разве уж очень некогда, будет спешить, тогда я другим разом.

И вот мы входим, Марта показывает нашу доченьку, а у нас теснота, духота, и мать-теща тут как тут, для впечатления можно и Христиновну, хозяйку, пригласить. Марта начинает дипломатичный разговор, как трудно с ребенком в такой крошечной комнатке. И секретарь, куда деваться, скажет: «Потерпите пару месяцев, дом вот-вот сдадим…» Я хватаюсь за эти слова как за соломинку, бегу к Гуляйвитру, тот — в райком: «Первый пообещал Хаблаку квартиру в новом доме, надо внести в список…» Как все славно, ладно, как по написанному!

Это одна из комбинаций, а их можно придумать ого-го. Главное, чтоб тебя не останавливали никакие там условности, моральные принципы. Их выдумали люди, имеющие многокомнатные квартиры. А кто не имеет даже одной комнаты, должен лезть напролом. Не постучишь — не откроют! Кто не очень миндальничал, когда давали назначения, тот теперь в городе работает. Эх, если бы вернуть время распределения, он бы уже не прятался за спины, ожидая, когда его позовут и скажут: «Вот что осталось, выбирайте…» Он бы растолкал всех локтями, глотку перегрыз… Андрей Сидорович не узнавал себя. Оказывается, трудней всего сделать первый шаг. Стоит сказать Гуляйвитру, что его дворняга высокой породы пес, стоит раз переступить через себя, изменить себе, зажмурить глаза и наступить на собственную совесть, как цепь звенит дальше, звено за звеном, колечко за колечком, до конца.

По принципу во́рота: только выпустил из рук — ведро вниз тянет, ворот крутнулся, потом еще раз, быстрей, быстрей, стук, лязг, сруб шатается, а ведро летит в темную бездну, и заглянуть страшно.

Но Хаблак заглядывал. С любопытством и страхом глядел в бездну, открывавшуюся перед ним. Теперь он свободен от себя. Он всего добьется, потому что не будет теперь преград: неудобно, нечестно или «что подумают люди». Все дозволено, что на пользу. Снова колодец с воротом, крутится, крутится и летит в пропасть, куда и звездный свет не пробьется…

Хаблак отпрянул. Застонал, заворочался на койке, уткнулся лицом в подушку.

— Болит что? — прошептала Марта, укладывая дочь в кроватку.

— Болит… — с трудом выдохнул Хаблак.

Кончается ночь, вот-вот начнется новый для моих героев день. Взойдет над сонной Тереховкой солнце, белые туманы зарозовеют у берега и заклубятся алой метелью в небе. Расцветет роса на кустах, паутина в бурьяне заискрится. Заскрипит колодезный журавль, Иван вытащит ведро свежей воды. На голубых волнах заколышется вишневый лист — ночью парни возвращались с гулянки, рвали ягоды, листьев в колодец натрясли…

За пять недель до смерти становишься лириком и начинаешь понимать, что теряешь, уходя с этого света.

Для моих героев день начинается, только мое, Гужвы, солнце садится, обещая вечную ночь…

Случайность или перст судьбы, но в какую компанию ни попаду, сразу начинаются разговоры о смерти. Вот и не верь в приметы. Сегодня заведующая нашей читальней рассказывала случай с сыном. Вечерние сумерки. В гостиной собралась семья. Смотрят телевизор. Вдруг раскрываются двери, на пороге, в холодных голубых тенях, семилетний сын — и громкое, отчаянное: