Амос Оз - Фима. Третье состояние

Фима отошел от окна и занялся подготовкой к прибытию маляров, намеченному на начало следующей недели. Снять со стен все картины и карту Израиля, на которой он однажды прочертил карандашом компромиссные границы страны. Сдвинуть всю мебель к центру комнаты, укрыть ее полиэтиленовыми полотнищами. Упрятать книги под кровать, в ящик, где обычно хранится постельное белье, убрать в шкафы всю кухонную утварь. А заодно почему бы не изгнать из дома горы старых газет, журналов, бюллетеней, листовок. Разобрать книжные полки, но для этого понадобится помощь Ури, ведь он возвратится нынешним вечером. Или завтра? Послезавтра? И Нина доложит ему со всеми подробностями, как она пыталась, не единожды даже, а дважды обеспечить его друга плановым сервисом, но обнаружила, что кран закупорен. А на битву с посудой и постельным бельем не мобилизовать ли Шулу Кропоткин? Возможно, и Аннет с Тамар с радостью подключатся. Даже супруги Пизанти выразили готовность помочь, если, конечно, прежде не поубивают друг дружку. И Теди с готовностью явится, чтобы снять занавеси и настенные лампы. Быть может, и Дими придет. Старик абсолютно прав – уж двадцать лет не ремонтировали эту берлогу. Потолок серый и в трещинах, покрыт копотью от керосинового обогревателя. Углы заросли паутиной. Сырость расползлась по ванной. Кафельные плитки держатся на честном слове. Повсюду осыпается штукатурка. В нескольких местах стены зеленеют плесенью. И летом и зимой царит здесь дух затхлости и пота – зловоние, источаемое жилищем стареющего холостяка. И ты настолько к нему привык, что тебя уже ничто не трогает.

Привыкание – корень всякого зла. Именно это привыкание имел в виду Блез Паскаль, когда писал о смерти души.

На письменном столе Фима обнаружил рекламку, возвещавшую о невероятных скидках в местном супермаркете. На обратной стороне листка Фима записал:

Привыкание – начало смерти. Привычки – пятая колонна.

Рутина – ложь.

Привыкание – обветшание – обнищание – оскудение.

Напоминание самому себе на завтра, на Субботу Хм, раз завтра Суббота, то, значит, сегодня пятница и пора поспешить за покупками, пока не закрылись магазины. Но ведь пятница – это его свободный день, не надо ехать на работу, так что торопиться некуда. И зачем ворочать мебель с утра пораньше? Лучше подождать, пока подоспеет подмога. Не горит. А сейчас уже можно обменяться парой-тройкой слов с Цви Кропоткиным, который уж наверняка завершил свой утренний ритуал бритья.

Как там телефон? Не улучшилось его состояние?

Фима приложил трубку к уху, несколько раз постучал пальцем по рычажку, ему даже послышался легкий шорох, но и только. Но он все же набрал номер Яэль. И заключил, что надо дождаться полного выздоровления аппарата, а его нетерпеливые попытки только замедляют процесс. Или, может, неисправен как раз аппарат Яэль? Не работает сеть во всем городе? Забастовка? Теракт? Саботаж сотрудников телефонной компании? Или нынешней ночью взорвали телефонную подстанцию? Подпольная ячейка правых экстремистов овладела всей системой связи страны? На нас обрушились сирийские ракеты? А то и Тед Тобиас всем своим весом навалился на телефонный аппарат, не позволяя Яэль поднять трубку? Фима преисполнился омерзения, но не к Теду, а к своей игре в слова. Он скомкал и швырнул в корзину рекламку о грандиозных скидках в супермаркете, с идиотскими сентенциями на обороте. Бумажный комок пролетел мимо, но Фима поленился вставать на карачки и лезть под стол. Какой смысл. Все равно вот-вот начнется здесь вселенский малярный хаос.

Он приготовил себе еще чашку чая, съел пару ломтей черного хлеба с вареньем, затем парой же таблеток угомонил поднявшую голову изжогу и отправился в туалет, преисполненный ненависти к собственному телу, не дающему ему покоя нескончаемыми потребностями, не позволяющему спокойно додумать до конца ни единой стоящей мысли. Несколько мгновений Фима стоял неподвижно, склонив голову, чуть приоткрыв рот, словно погруженный в глубокое раздумье, член его лежал в ладони. Несмотря на позывы мочевого пузыря, ему не удалось выжать из себя ни капли. И он прибегнул к своей привычной уловке: нажал рычажок и спустил воду, дабы низвергающийся водопад напомнил его вконец обленившемуся органу о долге. Но уловка и в самом деле была привычной, слишком привычной, так что орган и ухом не повел, явно намекая – не пора ли, приятель, придумать новую игру? С великой неохотой излил он слабое кап-кап-кап, словно делая Фиме особое одолжение. И как только затих сливной бачок, затих и орган. Мочевой пузырь ныл все сильнее. Фима легонько встряхнул свой член, а затем, рассердившись, яростно задергал им из стороны в сторону, но все без толку. И тогда он снова спустил воду, но пустой бачок исторг лишь презрительный глухой хрип, будто злорадствовал, будто солидаризировался с бунтом, поднятым телефонным аппаратом.